Тайна проекта «WH»
Шрифт:
В этот момент кельнер поставил передо мной обед. Крашке мигом заказал себе такой же и по рюмке ямайского рома нам обоим. Через пять минут мы уже пили на брудершафт, а ещё через полчаса я знал о моём новом знакомце почти всё.
Крашке родился в Дрездене в семье пивовара. В сорок четвёртом достиг призывного возраста и был мобилизован. Ему повезло. Он воевал на Западе и потому отделался незначительными травмами морального порядка. Хотя и на Западе иногда тоже убивали. Вернувшись из американского плена, увидев прах родного города и не застав в живых никого из близких, впервые осознал, что такое война. Однако осознал не полностью, поскольку впоследствии сделал
— Знаешь, Арнольд, — сказал он мне в доверительном тоне после четвёртой рюмки. — Когда-нибудь я покажу тебе мой зад. Он весь иссечен осколками и пулями коммунистическими, патриотическими, фашистскими и еще разными другими. Нет на нем живого места… Десятки лет я наблюдал одно и то же: люди палили один в другого якобы ради каких-то там идей и убеждений. На самом деле причина взаимной ненависти была совсем иная: они просто не могли мирно поделить землю, воду и небо, барахло, жратву и баб. И денег. Я пришел к этому через боль моего зада. В идеи не верю. Верю в материальные ценности. В банкноты. В недвижимость. Сюда приехал, чтобы заработать на старость, чтобы вернуться на родину не с пустым карманом, чтобы умереть в достатке. Бедных никто не любит, даже близкие родственники их не терпят. Богатых почитают не только друзья, но и враги. Богатство даёт власть, а власть дает богатство. Богатство и власть делают человека неприкасаемым, превращая грехи его, в том числе самые кровавые, в добродетель…
— Не могу сообразить, — перебил я Герхарда, — где твой зад мог повстречаться с фашистскими пулями.
Крашке печально улыбнулся.
— В сорок пятом я жил в полуразрушенном доме на окраине Дрездена. Мой сосед оказался бывшим эсэсовцем. Когда за ним пришли русские, он успел выпустить в них очередь из автомата. В русских не попал, а попал в меня. Черт бы его побрал, этого ублюдка!
— Ты полегче насчет эсэсовцев! Мой отец служил в СС и погиб от рук коммунистов.
— Прости, Арнольд, я не хотел оскорбить памяти твоего отца.
— А почему зад у тебя пострадал гораздо больше других частей тела?
— Потому что я старался по возможности не подставлять противнику мою грудь.
Мы рассмеялись. Крашке продолжал откровенничать:
— Я вообще-то вояка никудышный. Я, может, и не убил никого, по крайней мере, не старался убить. Для чего мне это? Я набожен. Когда есть время, хожу в кирху. На рай мне, видимо, не приходится надеяться, но считаю себя вполне достойным чистилища.
— Итак, Герхард, ты дуалист.
— Что такое дуалист?
— У тебя, как и у миллионов других человеков, два бога: всевышний и деньги.
Крашке обиделся, и настала моя очередь извиняться.
— А тебе приходилось убивать? — спросил он.
— Да, и не однажды, — ответил я.
— Ну и как?
— Сначала было не по себе, потом привык. Ко всему привыкаешь.
—
— Нет, не верю. Но деньги мне нужны не меньше твоего.
Крашке нахмурился, но через минуту посветлел и заметил, как бы подводя итог нашему диалогу:
— Последнее нас объединяет. Будем действовать сообща. Ты сейчас откуда?
— Из Кейптауна. А до этого провел пару лет в Намибии.
— Не слыхал. Где это?
— Юго-Западная Африка. Наша бывшая колония. Там еще помнят немецкий язык.
— Из Африки приехал, говоришь? Почему ж на тебе загара не видно?
— В Южной Африке теперь зима.
— Зим-а-а?! В Сахаре и летом и зимой, как в пекле, было.
— То в Сахаре. А в Кейптауне иногда даже снег выпадает.
— Что за народ живет в Намибии?
— Племена овамбо, дамара, гереро, нама, каванго. В общем — негры. Есть и белые. Но их совсем мало.
— Чем ты там занимался?
— Воевал с партизанами СВАПО.
— Кто такие?
— Считай, что коммунисты.
— А кто платил?
— Правительство Южно-Африканской республики.
— Много платили?
— Немало, но меньше, чем стоят кровь и жизнь.
— Сколько все-таки?
— Четыреста рандов в неделю.
— Не понимаю.
— Ну, ранд — это чуть больше доллара.
— Что думаешь делать здесь?
— Еще не решил.
— А я уже решил. Завербуюсь в Иностранный легион. Папаша Мендоса не скупится, если речь идет о расходах на войну с красными… Другого занятия иностранцу в Аурике не найти. Уровень безработицы тут весьма высок. Советую и тебе последовать моему примеру. Все равно ты придешь к этому рано или поздно.
Я задумался. Инструкции, полученные в Центре, давали мне право самому решать вопросы трудоустройства, действуя при этом в соответствии с обстановкой. Служба в Иностранном легионе не исключалась, однако мне строго предписывалось ни в коем случае не принимать участия в военных операциях, а тем паче в карательных акциях. Иностранный легион хорош прежде всего тем, что там никто не интересуется, откуда ты и зачем. Там от тебя требуются только три вещи: железное здоровье, выносливость и владение военным ремеслом. Легион — это надежный способ утвердиться на новом месте и продемонстрировать свою лояльность правительству.
Пока я размышлял, Герхард продолжал болтать. Он рассказал о том, что у него в Ла Паломе есть дядя по имени Рудольф, в прошлом активный нацист. Дядя этот большая свинья. Он человек со связями и мог бы устроить Герхарду непыльную, хорошо оплачиваемую должность, но делать этого не желает, так как считает своего престарелого племянника забулдыгой, которому недостает ума, образования и светских манер для того, чтобы претендовать на приличное положение в обществе. С его легкой руки за Крашке в здешней немецкой колонии утвердилось прозвище Швейк, а с такой кличкой могут и в Иностранный легион не взять. Der Affenarsch [1] , так назвал Герхард дядю, забыл о том, что фюрер и его подручные, перед памятью коих дядя пресмыкается по сей день, не имели ни ума, ни образования, ни манер, но тем не менее потрясали судьбами мира. Дядя презирает Герхарда не за то, что он никогда ничему не учился, а за то, что Герхард беден, как церковная мышь. Если бы у Герхарда были деньги, дядя вел бы себя по-другому.
1
Обезьяний зад (немецкое ругательство).