Тайна расстрелянного генерала
Шрифт:
"У меня нет связи. Голубев".
"У аппарата генерал-майор Кокарев. Немедленно информируйте, что у вас происходит на границе? Выполняют ли войска приказ? Через сколько времени будет донесение? Поторопитесь. Введен ли план прикрытия? Жду ответа".
"У аппарата майор Петров. Танки противника прорвались в Бельск. Что делает Хацкилевич? А Никитин? Как дела у Пешкова?"
Связь прервана.
"Командующему войсками Западного особого военного округа. Приказываю: дальше Заблудов, Городок не выходить".
"Противник сбрасывает парашютистов в форме НКВД и красноармейцев. Прошу
"Продолжайте выполнять поставленную задачу".
"Был налет авиации на Лиду. Связь с армиями нарушена. Принимаем меры к выяснению. Все".
Открытым текстом:
"Выйдите из-под удара".
"Генерал-лейтенант Ватутин приказал доложить, во сколько приступлено к выполнению задачи в полученной вами шифровке? Жду ответа".
"Голубеву передайте занять рубеж Осовец - Бобр - Визна - Сколки Бельск и далее на Клеуели. Все это осуществить сегодня за ночь. Особо обратить внимание, чтобы хозяйство Клич не осталось в Червонном бору. У меня все".
"Болдин. Из Червонного леса вся артиллерия была выведена и участвовала в боях".
"Павлов. Приступайте к выполнению данного мною задания".
"Крайне необходима истребительная авиация".
"А как противник?"
"Его авиация обнаглела. Бомбит район Невеля. Уже вторые сутки. Еще раз прошу дать истребителей".
"Попытка с утра найти штаб какой-нибудь части успеха не имела. Чертовщина какая-то! Найти танковый полк и приказать им энергично действовать".
* * *
Полк майора Щепинова отходил целый день без единого выстрела. Солдат бомбили, обстреливали, и, когда они, обалдевшие от грохота и охватившей безнадежности, закапывались в землю, готовились стоять насмерть, откуда-то поступал приказ, и батальоны, не увидев немцев, снимались с позиции. Кто-то, видно, думал и руководил.
Во время переходов синевский гармонист Семен Ущеков держался возле Ивана, хотя в деревне завидовал ему и враждовал. Не прощал Маньку Алтухову. Теперь пришлось.
В той жути, среди которой Ущеков очутился, только медлительность и невозмутимость Ивана успокаивали. Он и дома, в Синево, делал все без суеты. Зато получалось лучше, чем у других. Лошадь запрягал или косил на лугу все как будто с удовольствием, как будто интереснее дела нет на белом свете. Работал неторопливо, а не угнаться. На охоту зимой ходил, следы звериные читал, как по книжке. Для Ущекова лес был пустой. А Иван видел в сто раз больше. Рядом с ним и Ущеков начинал прозревать: и белку, и зайца, и волка, и лисицу угадывал.
Память все время тянула к дому. И даже молчание Ивана напоминало про синевские дали. Теперь стало главным Ивановым делом - быть солдатом. И он принял это как должное. Вроде ничто его не свербило - ни усталость, ни воспоминания. Такой бесчувственный, думал Ущеков. Чего к нему девки липли?
Курева не хватало. Тут Семен не одалживался. Сам не успел как следует пристраститься. А Иван этим баловался с малолетства. Научился у рыбаков. Один раз Семена взял на речку. Шли они по росистой траве в четыре следа. Далеко видать. Иван как ухватился за удочку, так и не сходил с места. А Семен резал свистульки, ходил по берегу. Иван выкурил самокрутку из махры, поймал за пару часов окунька. Шел обратно довольный. Семен так и не привык ни рыбачить, ни курить.
А вот Сонька Лавыгина его нашла и женила на себе. Перед самой войной. Нагулялась вволю, решила образумиться. Одной ночи хватило, чтобы Семка Ущеков пошел за ней против отца с матерью. Через нее видел и свой дом, и всю деревню. И затаенное соперничество с Иваном. Но уже безо всякой враждебности и злости.
Теперь они уравнялись. Все деревенские затеи отошли в незапамятные времена. А подумать - всего-то минуло два дня.
И прежде, завидуя Ивану, Семен Ущеков почему-то всегда подчинялся. Так и в минувшее воскресенье вышло. Повезли колхозное молоко на базар в райцентр. И попали под бомбовый налет. Иван первый сообразил насчет военкомата. Ущеков сопротивлялся и звал обратно в деревню. Но получилось так, как решил Иван. Доярка с фермы, пожилая баба Анисимовна, помчалась обратно, нахлестывая коней. А ребят забрали в тот же час. И уже никого из военкомата не выпустили. Везли полдня в товарных вагонах. Потом выгрузили посреди поля и вместо того, чтобы бросить в наступление, заставили пятиться назад.
– Говорили тебе!
– бурчал Семен, когда пробирались через болотные гати.
– Нет, уперся!
Из осторожности он не договаривал, что лишний день могли бы побыть дома. А это, если из болота глядеть, ни с чем не сравнимое удовольствие.
– Если бы нас из деревни призвали - другое дело!
– зудел Семен.
– Где бы мы были? Уж точно не тут. Может, в самом Берлине. Меня надо было слушать.
Иван внимал вполуха, оглядывался зло:
– Да где же они?
– Кто?
– Немцы!
– Нас выводят на них. Ты что, командирского приказа не слыхал? Небось выбросилась на парашютах какая-то часть. Вот и заставляют нас искать.
– А стреляет кто?
– Шпионы.
Едва они после болот ступили на твердую землю, стали рваться снаряды. В черном дыму разлетались красные молнии.
– Больно много шпионов, - сказал Иван.
Подняв голову, различил самолет. Тонкая, едва видимая рама неслышно парила в бездонной синей выси. Бомбы из нее не сыпались, но она следила за землей. Следующим взрывом раскидистую вербу подняло в воздух и расколотую, с дрожащими дымными сережками бросило под ноги Ивану. Пришлось всем лечь по команде, хотя до спасительного леска оставалось недалеко.
За полем, куда их отвели, Ущеков зарылся в землю так, что винтовка торчала кверху.
– Стрелять как будешь? Чего ты вырыл?
– спросил Иван.
За крохотной деревушкой виднелась дорога. Дальше уступами поднимался лес. Зеленый внизу, он темнел и синел, забираясь выше. Из окопа казалось под самое небо. За ним могла быть граница или большой город. Потому что воздух там струился и был подернут дымком. Иван успел вырыть приступок, чтобы удобнее было подниматься в атаку, глянул по сторонам и сгорбатился, точно колом его оглоушили.