Тайна рукописного Корана
Шрифт:
— Ну нет, уж на этот раз ты от нас не уйдешь!
— Отец, что они делают! Ника-Шапи, скажи им…
— Правоверные, — вскричал слепой Ливинд, — прошу вас, пощадите нас, бедных, оставьте в покое, дочка, видно, потеряла книгу!.. Прошу вас, оставьте ее! Сжальтесь, прошу!..
Он поднялся и ощупью стал пробираться туда, откуда слышался голос дочери. Но Аждар оттолкнул его и со всей силой ударил по лицу, да так, что несчастный слепой отлетел, ударился головой об стену и словно обмяк.
— Отпустите меня, во имя аллаха. Умоляю вас! Отпустите! Люди, люди! Неужели вы не слышите? Помогите! — кричала Муумина.
Но никто не пришел ей на помощь, никто не заступился за бедную девушку. И слуги Исмаила увели ее. Потеряв последние силы, Муумина прибегла к единственной своей надежде: «Хасан из Амузги, — прошептала она, — я жду тебя!» Бедняжка и вправду верила, что, как по волшебству, вдруг появится на белом коне ее Хасан и сурово накажет злодеев. Уж на этот раз он не отпустит их. Но всадник не появлялся. Зато Мирза и Аждар, услыхав ее мольбу, от души расхохотались.
— Мы и не знали, что так угодим тебе! — сказал Мирза. — К нему и доставим. Если он, конечно, не болтается уже на веревке и вороны не выклевали ему глаза.
Поистине верно говорят: камень летит к груде камней, беда к тому, кто в беде…
Дорога казалась бесконечной. На первом же привале, глотая слезы, Муумина заговорила со своими мучителями.
— Прошу вас, вы все же люди! — взмолилась она. — Постарайтесь понять меня, представьте, что я сестра ваша и такая беззащитная. Разве вы, братья, позволили бы кому-нибудь так обращаться со своей сестрой? Вот у тебя, брат мой, — сказала она Аждару, — была мать, ты же любил ее?
— Я не помню свою мать.
— Ну сестра была!..
— Никого у меня не было.
— А у тебя, брат мой?
— У меня была… Сестра, — сказал Мирза. — На моих руках умерла. Оскорбил ее… мерзавец один. Но я отомстил ему! Жестоко!
— Ты очень ее любил?
— Она была у меня единственная…
— Ты должен понять меня, у тебя доброе сердце, раз ты любил. Вы оба видели моего отца. Он слепой, беспомощный. Без меня — как дитя без матери. Сжальтесь надо мной, отпустите. Будьте мне братьями, я молиться за вас стану, все грехи ваши перед богом возьму на себя! Милые, добрые! — Муумина говорила так, что и камень смягчился бы.
Мирза и верно прослезился. Он глянул на Аждара, словно бы говоря: «Будь человеком, давай отпустим несчастную».
— А что мы скажем этому?.. — будто прочитав его мысли, зло пробурчал Аждар.
— Скажем, не нашли, да и только! — обрадовался Мирза. — Давай отпустим ее?!
— Не поверит он. Говорил же, без книги не возвращайтесь…
— Давай и вернемся с книгой, возьмем у того старика коран. Скажем, этот и нашли. А другой ему нужен, пусть сам ищет!..
— Ну, а почему бы ей не признаться нам, куда она девала тот коран, что мы ищем?..
— Пусть в вас заговорит доброе, пощадите! Вы же храбрые и благородные, не отдавайте меня на растерзание дурным людям. Вы добрые, я верю. Эти люди сделали вас злыми…
Аждар и Мирза переглядывались. В них боролись жалость к этой беззащитной девушке и страх перед Исмаилом…
Жители Талгинского хутора и приезжие из других сел стали свидетелями позорной расправы над Хасаном из Амузги. Только мало кто верил в то, что человек этот действительно Хасан. Все считали, что очумелый от злости Исмаил поймал первого попавшегося и выдал его за Хасана из Амузги, на страх всем своим врагам.
…Расправа была поистине чудовищной. Вот уже три дня подряд Хасана привязывали веревками из конского волоса к спине шелудивого осла и вывозили в село на позорище. Нате, мол, смотрите, каков он, Хасан из Амузги.
Весь в кровоподтеках и синяках, Хасан страдал не столько от физической боли, сколько от бессильной ярости. Глаза пылали ненавистью и досадой. Простить он себе не мог, что так глупо попался во вражьи силки. Ведь с легкостью мог бы бежать, спастись от позорного унижения…
В первый день кое-кто бросал в несчастную жертву камнями и всем, чем попало. На второй день этого уже почти никто не делал. А на третий люди с сожалением и сочувствием отворачивались…
Сегодня в качестве сопровождающего рядом шел, подгоняя осла, Саид Хелли-Пенжи.
— Ты хотел выдать меня Исмаилу? — спросил он.
— Напротив, своей откровенностью я рассчитывал расположить его и к себе и к тебе. Ну, а как теперь, ты все еще готов оказать мне услугу?
— Да, готов. Я ненавижу Исмаила и потому хочу помочь тебе!..
— Пожалуй, этому я могу поверить. Но что ты хочешь в оплату за свои «заботы»? Даром-то ты ведь никому не служишь, ни черту, ни дьяволу?
— Сейчас бы ты мог обойтись и без упреков, черт возьми, жизнь ведь твоя на волоске! Исмаил сказал, что если ты еще сегодня не преклонишь перед ним колени с мольбой о прощении…
— Никогда этому не бывать!
— Имей терпение, дослушай. Тебя не убудет, а время выиграешь. Надо дотянуть до завтра. Ну, не на колени, так хоть признай его…
— И чем ты тогда поможешь мне?
— Друзья тебе помогут.
— Какие друзья?
— Сыновья Абу-Супьяна. Они здесь, поблизости, в окрестных лесах…
— Ах, вот как! А я-то думаю, что это с тобой. Теперь понятна твоя услужливость.
— Ну и понимай. Что верно, то верно, я боюсь их мести. Абу-Супьяна я не убивал. Помогу им спасти тебя, а ты спасешь меня!
— Что ж, давай попробуем, — сказал Хасан. — Веди осла к твоему Исмаилу.
— Сейчас время молитвы…
— Отвяжи меня, по крайней мере. И дай одеться…
— Смотри только глупостей не наделай.
— Мы теперь с тобой одной веревкой связаны, негодяй. Я в твоей власти, а ты — в моей. Будешь полезным, я, может, и прощу тебе все… И знай, слово Хасана из Амузги — верное.
— Потише ты, нас могут подслушать! — взмолился Саид и шепотом добавил: — Я видел ту шкатулку. Исмаил прячет ее под подушкой.