Тайна рукописного Корана
Шрифт:
Исмаил тем временем поманил к себе Мирзу и Аждара, ошарашенных тем, что всю ночь с ними и в самом деле просидел Хасан из Амузги собственной персоной. Сейчас они простить себе не могли, что так опростоволосились: шутка ли, за эдакую добычу можно было отхватить целых три сотни овец!..
Высказав все, что он думал о своих нукерах, Исмаил несколько поостыл и даже снизошел до того, что прислушался к совету Аждара и согласился дать ему два десятка овец, с тем что Аждар пойдет с ними в Куймур и попытается во что бы то ни стало раздобыть злополучный коран.
Мирза с Аждаром ушли. Исмаил с Ибрахим-беем отправились на площадь, где, как доложил офицер-племянник, их уже ждал построенный для смотра отряд. Уходя, Исмаил строго предупредил часовых, чтобы глаз не спускали с пленника.
— А кто он такой? — заинтересовался Ибрахим-бей.
— Дьявол, причинивший мне немало бед. И всем шамхалам да и князьям тоже.
— Большевик?
— До мозга костей!
— А почему же ты обошелся с ним, как добрый хозяин, даже к завтраку пригласил!
— Хороший кот, поймав мышь, съедает ее не раньше, чем вдоволь наиграется с ней! Хи-хи-хи…
— А ты, кунак, молодец! — Ибрахим-бей похлопал его по плечу.
На площади выстроилось около полутора сотен голытьбы — кто на конях, кто пеший… И вооружены они были по-разному: у одних в руках обрезы боевой винтовки с приделанными пистолетными ручками, у иных кремневые ружья времен Шамиля, берданки, сабли, кинжалы… Посмотрел Ибрахим-бей на этот сброд, покачал головой и улыбнулся, ударив плетью о голенище сапога со шпорами.
— Гм, да!
— На вид их не смотри, кунак, — довольно причмокнул Исмаил, поправляя на животе ремень с медной пряжкой и любуясь отчеканенным на ней царским орлом. — Драться будут до последнего зуба.
— Большинство же из них без коней.
— Кони будут… я уже отослал своих людей, пригнали табун с дальних пастбищ.
— А стрелять-то они умеют?
— Эй ты, гидатлинец Мухамед, — подозвал Исмаил одного из всадников. Это был горец с бородой, похожей на железный наконечник сохи, на голове у него красовалась папаха — так называемая сах-капа, похожая на стог сена. — Наш уважаемый гость сомневается, умеете ли вы стрелять. Что ты скажешь, умеете?
Гидатлинец вскинул голову…
— Чей ты боец? — спросил его Ибрахим-бей.
— Исмаила.
— Чей у тебя конь?
— Исмаила.
— Чье оружие?
— Нашего уважаемого Исмаила…
Гидатлинцы умеют шутить, умеют они быть серьезными, умеют и рассеивать сомнения. Мухамед — человек особенный даже среди гидатлинцев. Случилось как-то с ним происшествие, после которого его прозвали «Ни вот столечко». А было это вот как: сидел он с одним сирагинцем у костра и смеялся чему-то своему. Сирагинцу это не понравилось, показалось, что гидатлинец смеется над ним.
— Чего ты надо мной смеешься?
— Да разве я над тобой? — и гидатлинец закатился еще пуще.
— Надо мной ты смеешься! — настаивал сирагинец.
— Да нет же, что ты!..
— Неправду ты говоришь, надо мной смеешься!..
— Говорю тебе, нет!
— А я говорю, да!
— Ну нет же, поверь.
— Да!..
— Ах, не веришь? Так знай! — И Мухамед выхватил из ножен кинжал, отрубил себе кончик мизинца и сказал твердо: — Ни вот столечко я над тобой не смеюсь! Просто мне вспомнился случай один, с соседом моим он как-то приключился…
Вот какой этот Мухамед…
Гидатлинец повернул коня, припустил его, отъехал на порядочное расстояние, положил на выступ скалы грецкий орех, вернулся назад, спрыгнул с коня, зарядил ружье, лег на землю и, прицелившись, выстрелил… Орех на камне разлетелся на кусочки.
— Вот как мы колем орехи! — сказал Мухамед, вскочил на коня и встал в строй.
— Это неплохо! — одобрительно воскликнул Ибрахим-бей. — Совсем не плохо!..
Затем конники начали джигитовать. Мухамед отличился и в этом. Чего только он не вытворял на своем очень чутком и послушном скакуне. Движения их были согласованы. Казалось, все фигуры высшей джигитовки они творили одним дыханием, во всем понимая друг друга.
Но конечно же не все были такими мастерами. Однако необходимыми в бою навыками верховой езды обладал каждый, кто сидел в седле…
Хасан из Амузги с аппетитом поглощал остатки наготовленных для турок яств, нисколько не тяготясь присутствием Саида Хелли-Пенжи. Они долго молчали. Первым заговорил Саид.
— Удивляюсь, — сказал он, — как ты-то сюда попал? Мне, скажем, деваться было некуда, и к тому же турок в пути встретил, будь они неладны. А ты!.. Такой человек, о каких говорят «черту чувяки наденет», — и вдруг прямо в логово зверя!.. Неспроста, наверно? — И Саид, словно хлебосольный хозяин, начал услужливо потчевать нежданного гостя мясом ягненка, свежим пчелиным медом и бузой. [12]
12
Буза (аруш) — хмельной напиток.
— Неспроста, говоришь, я здесь? Верно. Захотелось проверить, как ты ненавидишь Исмаила, — с усмешкой проговорил Хасан из Амузги, глядя Саиду прямо в глаза. — Помнится, ты готов был жизни не пожалеть, только бы отомстить ему…
— Я сказал тебе истинную правду, шкатулка у него.
— Очень уж ты легко позабыл своих спутников, убитых у Куймурской башни. Похоже, тебе все равно, чью кровь на себя принять, — только бы самому любой ценой выжить?..
— Но без книги с медной застежкой от этой шкатулки никакого толку! — словно бы оправдываясь, взмолился Саид Хелли-Пенжи.
— Быстро же ты меняешь шкуру. Хотел оседлать негодяя и сам оказался им стреноженным. Если бык запоздает накинуться, на него накидывается корова, так, что ли?
— Понимай как хочешь… — Досадно было Саиду Хелли-Пенжи слышать такие слова, но что поделаешь. Он помолчал, потом добавил почти шепотом: — Хочешь, помогу тебе бежать?
— Чем я обязан за такую твою заботу?
— Они идут. Подумай, я к твоим услугам… Берущий щедрее дающего — он возвращает…
Хасан из Амузги понял намек. Саида он знает. Этот человек без выгоды для себя на такое не пойдет. Предлагает помощь, — значит, и самому здесь не сладко, что-то и его тревожит. А может, совесть заговорила?..