Тайна русского путешественника
Шрифт:
– Боже! Какой ужас! Сколько нам здесь торчать? – поднимаясь по лестнице в свою спальню, простонала Римма.
– Ничего, детка, потерпишь, – чуть раздраженно отреагировала Лариса. – Хочешь красиво жить, надо шевелиться. Если мы не отожмем наследство, я тебя обеспечивать не буду, максимум учебу оплачу.
На личике Риммы появилось выражение глубокой детской обиды.
– Да-да! И не надо кривиться. В конце концов, я тебя не в хрущевку привезла. Помнишь старую бабулину квартиру? То-то.
Кара, в отличие от сестры, промолчала. Хотя и она не разделяла вычурных, напыщенных вкусов родителя. Теперь уже, судя по всему, покойного.
Кара подождала, пока пожилой широкоплечий охранник затащит
Отец мертв. Кара прислонилась лбом к стеклу. При Ларисе она не позволяла себе вдумываться в суть случившегося. Она вообще не любила демонстрировать посторонним свои эмоции. Но теперь, оставшись наедине с собой, можно не спеша все обдумать, осмыслить и дать волю чувствам.
Но чувств не было. Никаких. Даже немногие детские воспоминания, связанные с отцом, не вызвали ожидаемого прилива тепла, сожаления, грусти. Ничего. Те пять лет, что она прожила вместе с отцом, давно поблекли, растворились в памяти, затерлись среди множества более поздних воспоминаний, оказались не слишком яркими и дорогими.
В те годы они жили обычной жизнью: мать работала, отец только начал сколачивать свое состояние, а Кара ходила в садик. Самый обычный, во дворе под окнами, водила ее туда бабушка. Отца она видела редко, в основном в выходные. Каким он был? Веселым, любил над всеми подшучивать, иногда язвительным. Шутки не всегда были безобидными. Ленивым. Ну, это понятно, с его весом комфортнее всего лежать на диване. Обожал компании, у них часто бывали гости. Из всех воспоминаний об отце самым веселым и дорогим, наверное, был Новый год, который они отпраздновали за городом, на какой-то турбазе. Именно после этого Нового года родители развелись. Отец просто съехал из квартиры, и все. А в тот Новый год они были дружной, любящей семьей. Отец с Карой катались на санках, валялись в снегу, забрасывали маму снежками. Было весело. Кара улыбнулась. Да, тот Новый год был самым лучшим в ее детстве. Кстати, имя ей тоже выбирал отец. И ей, и Римме. Он любил все эпатажное, вычурное, заметное. Карина. В детстве имя Каре не нравилось. Ей хотелось быть как все. Сашей, Полиной, Настей. Но теперь, когда она повзрослела, свое имя ей стало нравиться. В нем было что-то величественное, отчаянное, своевольное. Оно напоминало ей дорогой клинок. Карина. Девушка залюбовалась своим именем, чуть не забыв об отце.
Да, отец. А затем они почти что не общались. Он устраивал ее в школу, в элитную гимназию, оплачивал репетиторов, отдых за границей, затем помог им с матерью выехать в Штаты, обеспечил поступление в американский университет. Даже когда мать второй раз вышла замуж, а Кара выросла, продолжал помогать.
Благодарность Кара чувствовала, а вот прилива любви, нежности, тепла – нет. Только детская обиды всплыла. Когда Кара узнала, что у папы в новой семье родилась другая дочь, она восприняла это как предательство. Если папа завел себе новую дочку, значит, она, Кара, ему не нравится? Значит, он ее не любит? И никакие заверения мамы, что любит, и попытки объяснить реалии и резоны взрослой жизни не помогали. Потом она, конечно, переросла эту обиду, особенно когда узнала, что папа и свою новую дочку тоже бросил. Тогда она испытала ни с чем не сравнимое злорадство. Так ей и надо, этой девчонке! А потом она ее простила.
– Кара! – раздался за дверью Риммин голос. – Можно к тебе?
– Заходи, – стараясь скрыть недовольство, разрешила девушка. Она не любила, когда прерывали ее мысли. Она вообще была довольно замкнута и независима и не любила вторжений в свое личное пространство.
– Кара, ты как думаешь,
Судя по всему, Римма тоже не испытывала горечи утраты – сделала очевидный вывод Кара.
– Завтра? Давай доживем до завтра, а там решим, может, завтра придется по делам мотаться, а к вечеру уже не до клуба будет, – рассудительно заметила Кара, не испытывающая горячего желания куда-либо ехать – ни сегодня, ни завтра.
– Мария Николаевна, – галантно склонился к ее руке крупный светловолосый мужчина с жесткими, неправильными чертами лица, – добрый вечер. Таволжанин Геннадий Сергеевич. Мы с вами уже встречались, но, возможно, вы меня и не запомнили.
Таволжанин соврал не моргнув глазом. С последней женой Арчугова они никогда прежде не виделись.
– Ну что вы! Конечно, я вас помню, – посюсюкала в ответ Маша. Она совершенно не помнила этого мужика, но не будешь же признаваться.
Геннадий Сергеевич после длительных размышлений решил организовать их первую с Марией встречу на нейтральной территории, а именно – в модном сверхдорогом ресторане. Решив, исходя из имевшейся у него информации, что дамочка сей порыв оценит положительно. Кроме того, ее внимание будет рассеяно, бдительность притупится, и ему будет легче договориться, задурить этой идиотке голову. О том, что Мария – недалекая идиотка, Геннадий Сергеевич знал достоверно от самого Арчугова. Но в данном случае невеликие умственные способности Марии были ему только на руку. Ему не нужен был компаньон, ему нужен был послушный инструмент.
– Вы позволите проводить вас за столик? – Когда обстоятельства того требовали, Геннадий Сергеевич мог быть очень, очень вежлив, даже галантен. Случалось такое, правда, нечасто. И длилось недолго.
Маша улыбнулась тихой благодарной улыбкой, когда того требовали обстоятельства, она могла быть покорна и ласкова, кротка и изысканна. Конечно, недолго и только за наличный расчет. Ради Таволжанина стоило постараться, на сегодняшний день он был единственным досягаемым источником благосостояния. Не идеальный вариант, как с тоской заметила для себя Маша, она предпочитала более интеллигентный контингент, но выбирать не приходилось.
– Вы позволите мне лично выбрать вино? – любезно поинтересовался у дамы Таволжанин, пока та, разинув рот, таращилась на публику и пожирала глазами чужие наряды, украшения, угощения.
– Конечно, – торопливо отозвалась Маша, не упуская случая, кокетливо взмахнув ресницами, бросить на своего кавалера многозначительный взгляд – пусть считает ее недалекой глупышкой, она ему подыграет.
– Итак, Мария, вы позволите мне называть вас просто по имени? – ощериваясь в любезной улыбке, спросил Таволжанин.
– Разумеется, – легко согласилась она (хоть горшком, лишь бы помог отжать их с Наумом наследство, а может, заодно и своих деньжат подкинул).
Она уже хорошо закусила, прилично выпила, ее поза приобрела некоторую развратную расслабленность, ограниченную, разумеется, платьем, а сама красотка готова была перейти к конкретике, желательно не в ресторане. Геннадий Сергеевич усмехнулся, разглядывая арчуговскую вдову, и проникновенно продолжил, глядя ей в глаза:
– Сейчас, когда Борис пропал, вы остались, по сути, одна против всего семейства и сотрудников компании. Это жесткие, прагматичные люди, и Борису приходилось держать их в ежовых рукавицах. Теперь, когда он исчез, будем надеяться ненадолго, у вас могут возникнуть с ними определенные трудности, в том числе и финансовые. Я думаю, Борис заботливо ограждал вас от собственных рабочих сложностей?