Тайна Санта-Виттории
Шрифт:
Ну почему не мог он сказать ему тут же? Сказать честно и прямо, не кривя душой ни перед самим собой, ни перед этим человеком, припеленутым к трубе, чью жизнь он пытался спасти, рискуя своей жизнью! Одно только слово. Или всего несколько слов: «Да, есть у меня такое желание: я хочу взять себе в жены твою дочь Анджелу». Однако вместо этого Фабио смог только пробормотать:
— Ладно, ладно… — и почувствовал, что краснеет. Они уже собрались было снова приступить к спуску, и тут Бомболини начал тыкать пальцем па север.
— Боже милостивый! — сказал он. — Ты видишь? Что это там такое? Погляди туда!
Они увидели густое серое облако, позолоченное вверху предзакатным солнцем. Облако стояло над городом, который, словно корона, лежал на вершине горы, и эта корона была объята пламенем.
— Бея гора в огне, — сказал Бомболини, и он был прав.
Все укрывшиеся в подвале Дома Правителей слышали доносившиеся с площади крики и ликование. Теперь уже шум не прекращался ни на минуту, и было ясно, что народ все прибывает туда, но никто не мог поверить, что это приветствуют Итало Бомболини.
— Почему Пело несет такой вздор? — спросил Маццола.
— Потому что Пело — подонок, вот почему, — сказал Копа.
Пело вернулся с площади Муссолини и, как было условлено, дважды украдкой постучал в дверь, когда никто па площади не обращал на него внимания.
— Кого они там приветствуют? — крикнул сквозь дверь Витторини.
— Бомболини.
Витторини не поверил своим ушам.
— Итало Бомболини, — повторил Пело. — Виноторговца. Продавца вина. Сицилийского дурня.
— Никогда не поверю, — сказал Витторини.
— Не хочешь, не верь, — сказал Пело и убежал.
А шум после этого все рос и рос, и вместе с ним росла необходимость узнать, кто же это у них там всем заправляет, чтобы и «Банде» выработать какие-то контрмеры.
— А что, если это все-таки правда? — сказал доктор Бара.
— Тогда нам придется иметь дело с Бомболини, — сказал Витторини, — На войне не выбираешь себе противника.
Если безумная чернь избрала своим вождем Бомболини, у нас нет выбора: мы будем вынуждены иметь дело с человеком, которого избрала чернь.
— А, все равно! — сказал доктор. — Так или иначе мы скоро узнаем, кто у них за вожака, — хотим мы этого или не хотим.
И тут Франкуччи снова заплакал.
— Мне нужен священник. Я хочу поговорить со священником. Я хочу исповедаться в последний раз, — сказал булочник, и некоторые женщины тоже прослезились.
— Заткнись и веди себя как мужчина! — рявкнул на него Копа.
— Я не умею, — сказал Франкуччи.
— Между прочим, он прав, — сказал Витторини. — Нам нужен священник. Все fiancheggiatori должны объединиться для защиты наших общих интересов.
Fiancheggiatori — это союз короны, Ватикана и чиновничества с крупными дельцами, то есть изначальная форма власти в нашей стране. Говорят, что тот, кто сумеет ублажить всех fiancheggiatori и удержать все части этого союза в равновесии, будет владеть ключом к вратам царским. Это было одно из любимых изречений нашего почтаря, а Баббалуче как-то раз сказал, что в этой комбинации недостает только одного — в нее не входит народ.
Наконец решили послать на площадь мальчишку, чтобы он взобрался на колокольню и позвал священника.
— Скажи ему, что кто-то умирает, — сказал Маццола. — Тогда уж он непременно придет.
Франкуччи загнали куда-то в самый дальний угол подвала, в самую тьму кромешную, но его причитания доносились и оттуда; он снова и снова твердил все одно и то же, и это звучало как литания:
— Они обваляют меня в муке, и обрызгают водой, и посадят в печь, и испекут, как булку… Они обваляют меня в муке и обрызгают водой…
— Нет, не верю я этому, — сказал Маццола, когда мальчишка возвратился вместе со священником. — Я отказываюсь этому верить. Никакая чернь, пусть даже самая презренная, как в нашем городе, не может быть столь безумна, чтобы выбрать своим вожаком Бомболини.
Однако падре Полента подтвердил, что это так, и волей-неволей приходилось ему верить.
— Да, это правда, — сказал священник. — Народ приветствует Бомболини.
— Но почему? Почему Бомболини?
— Это в природе вещей — народ любит шутов, — сказал священник. — Ну, так кто тут у вас умирает?
Доктор Бара широким взмахом руки обвел комнату.
— Все, — сказал он. — Все мы. Это вопрос только времени.
И тут с площади донесся неистовый крик. Он был такой силы, что, казалось, дверь рухнет под его напором. За первым взрывом криков последовал второй, затем третий — ритмично, словно на военном параде. Крики звучали все громче и были так упорны, что Франкуччи уже и сам не слышал своих причитаний.
Толпа вела счет. Фабио спустил Бомболини примерно на три четверти лестницы, когда на площади начали вести счет их продвижению вниз. Кто-то в толпе подсчитал количество оставшихся перекладин, и в ту минуту, когда Бомболини ступил на пятидесятую снизу, толпа начала громко отсчитывать:
— Сорок девять!
— Сорок восемь!
Каждый выкрик был подобен шквалу. Они спускались под эти шквальные выкрики на четыре-пять перекладин, а потом, утомившись, делали передышку, но толпа и тут продолжала вести счет, повторяя то же самое число снова и снова до тех пор, пока спуск не возобновлялся.
— Сорок семь, сорок семь, сорок семь…
Так пыхтит паровоз на станции, прежде чем тронуться с места.
Народ пришел на площадь посмотреть, как Бомболини свалится с башни, но мало-помалу настроение толпы изменилось, и теперь все приветствовали его спуск вниз. Однако, когда до земли оставалось всего тридцать четыре или тридцать пять ступенек, когда конец испытанию был уже близок и вместе с тем высота еще достаточно велика, чтобы, упав, разбиться насмерть, Бомболини почувствовал, что больше не может ступить ни шагу. Мышцы его ног стали как жидкое тесто. Ноги дрожали и подгибались, вся сила из них ушла, и он повис на веревках, словно бычья туша на базарной площади.