Тайна семи звезд
Шрифт:
Когда оно окончилось, старец попросил его почитать молитву Иисусову по четкам. Тот прочитал сто, двести, триста молитв. Когда он читал четвертую сотницу, старец вдруг прервал его:
– Видишь, сколько монахов пришло?
И поведал, что видит монахов, которые жили в Бетании на протяжении веков. А затем сказал:
– Знай, Гавриил, когда я уйду, тебя недолго оставят в монастыре. Монастырь опустошат, но я не оставлю Бетанию. Тебя ждут большие скорби и испытания, но не бойся, Господь защитит и укрепит тебя.
Прошло еще несколько минут, отец Гавриил тихо читал Иисусову молитву, старец слушал. Вдруг он вздрогнул, радость появилась на его лице, и он сказал:
– Мой брат отец Иоанн пришел ко мне, а вместе с ним…
Он не договорил. Голова его опустилась на грудь, и он предал дух Богу.
Всю ночь отец Гавриил молился у одра старца. А наутро пришли монахи от Патриарха, которых как будто бы кто-то оповестил о кончине отца Иоанна. Патриарх сам совершил отпевание. Перед погребением отец Гавриил положил усопшему на грудь Евангелие. Похоронили отца Иоанна рядом с его духовным братом.
Сорок дней отец Гавриил служил панихиду по новопреставленному старцу Иоанну, а по субботам – заупокойную Литургию.
Когда же дни поминовения прошли, в монастырь явились представители властей в сопровождении милиции и потребовали, чтобы он покинул Бетанию:
– Нам тут монахи не нужны. Это исторический памятник, где люди должны ходить свободно. Если еще раз увидим тебя здесь, арестуем и посадим в тюрьму.
Был пасмурный ноябрьский день, когда отец Гавриил покидал Бетанию. Он шел, не оборачиваясь. На душе было тоскливо. «Я сейчас лодка, брошенная в море без весел, – думал он. – Нужен духовный наставник, как дому – фундамент».
Конечно, у него есть Исаак Сирин, который всегда приходил на помощь. Но что может заменить живое общение с живыми святыми? А в том, что оба Бетанских старца – и Иоанн, и недавно почивший Георгий-Иоанн – святые, он ни на минуту не сомневался.
Поднявшись к перевалу, откуда можно было в последний раз взглянуть на монастырь, он остановился. Вновь увидел бесконечную панораму гор, высящихся по обеим сторонам долины. Внезапно косой солнечный луч прорезал толщу облаков и упал на купол главного монастырского храма.
Идти было некуда, нигде его не ждали.
Он присел у большого камня и достал из сумки Новый Завет. Книга раскрылась на первой главе Апокалипсиса: «Он держал в деснице Своей семь звезд, и из уст Его выходил острый с обеих сторон меч; и лице Его, как солнце, сияющее в силе своей… Итак напиши, что ты видел, и что есть, и что будет после сего. Тайна семи звезд, которые ты видел в деснице Моей, и семи золотых светильников есть сия: семь звезд суть ангелы семи церквей; а семь светильников, которые ты видел, суть семь церквей».
Он закрыл книгу. У каждой Церкви, подумал он, есть ангел: у Грузинской свой, у Русской свой. И у каждого монастыря есть ангел, и у каждого храма, даже разрушенного.
Он понял, чем займется в ближайшие годы.
Пришел в Тбилиси, собрал небольшую группу прихожан. И стал вместе с ними путешествовать по городам и селам. Ни один разрушенный храм не пропускал.
Приходили обычно поздно вечером, читали молитвы на сон грядущим, правило ко Святому Причащению, молитвы утренние. А когда забрезжит рассвет, он начинал Литургию.
Ходили и в дождь, и в стужу. Иногда руки так коченели, что трудно было перевернуть страницы молитвенника.
Совершив службу на развалинах храма, он говорил:
– Здесь, над этим фундаментом, плачет ангел-хранитель храма, потому что никто не приходит сюда молиться.
Но он верил, что молитвы дойдут до Господа и настанет день, когда ангелы возрадуются, ибо наполнится Грузия храмами, монастырями, священниками и монахами.
Портрет
Иеромонах Гавриил (Ургебадзе)
Утром тридцатого апреля 1965 года народный художник Грузинской ССР Вано Иоселиани, стоя на высокой стремянке, наносил масляной краской последние штрихи на восьмиметровый портрет Ленина. Через несколько часов портрет должны установить на фасаде здания Совета министров.
Художник доволен работой. Вождь мирового пролетариата изображен улыбающимся, с характерным прищуром, знакомым каждому гражданину великой и могучей страны советов.
На самом деле портрет был закончен заблаговременно, но сегодня придет комиссия из ЦК партии, чтобы полюбоваться им. Художнику предложено изобразить окончание работы. И вот он тоненькой кисточкой наносит на мочку уха Ильича последние штрихи в тот самый момент, когда в павильон один за другим входят члены комиссии.
– Здравствуйте, Вано Зурабович! – дружно приветствуют они выдающегося художника.
– Здравствуйте, товарищи! – художник поворачивается к входящим, и счастливая улыбка застывает на его лице.
– Как идет работа над портретом? – спрашивает глава комиссии, пожилой полный человек с большой блестящей лысиной, точь-в-точь как у Ильича. Он останавливается на почтительном расстоянии от стремянки, и ему приходится задирать голову при разговоре с художником.
– Заканчиваю, уважаемый Павел Александрович. Последние штрихи, – бодро отвечает художник, нанося мазок бежевой краской.
Затем проворно спускается со стремянки, вытирает правую руку о фартук и, продолжая в левой держать палитру и кисть, пожимает руку каждому члену комиссии.