Тайна Шампольона

«Пользуясь свободой, которую дарует жанр приключенческого романа, я порой пренебрегал исторической точностью, — честно признается Жан-Мишель Риу. — Где же правда? Уж точно не здесь! Эта книга предназначена для того, чтобы помечтать. Для того она и задумывалась. Тем же, кто этого не понял и захочет меня упрекнуть, отвечаю: „Я вас предупреждал. Это роман. На титульном листе так прямо и написано“».

Это честно, однако это — не вся правда. «Тайна Шампольона» — домысел об ученых, которые строили домыслы о полководце, который строил домыслы, и о расшифровщике, который был уверен, однако усомнился. Таким образом, единственной не гипотетической фигурой в этом нагромождении

гипотез остается Жан-Франсуа Шампольон, основоположник египтологии, гениальный дешифровщик, человек, который услышал древних египтян. Все, кто его окружал, — и родной брат, и великий Наполеон Бонапарт, и блестящие математики, и въедливый издатель, друзья, враги, шпионы, злопыхатели — все они лишь химеры, безнадежно заблудившиеся в догадках.

Но Шампольон реален — как и его открытие. Очевидно, в этом и есть правда — ее дух, если не буква. Ученый невероятным напряжением сил прорывает пелену, и тайна за пеленой предстает ему первозданной, экзотичной, опасной, желанной — и по-прежнему неуловимой. Ради этого стоит жить — и уж точно ради этого стоит писать книги.

Максим Немцов, координатор серии

С 1854 года издательство «Курселль» держит в тайне рукопись, на титульной странице которой значится:

Не открывать до 1 января 2004 года.

В каждом новом поколении верные душеприказчики издательства «Курселль» заботятся о скрупулезном соблюдении сей инструкции. Благодаря этому таинственный документ сто пятьдесят лет пребывает в чугунном сейфе, который ножками прикреплен к навощенному паркету комнаты на третьем этаже дома по улице де Сент-Пер в Париже, где находится кабинет издателя.

Нынешний руководитель издательства Максимилиан Курселль хранит единственное средство, с помощью коего можно вскрыть дверь этого превосходного швейцарского изделия, — оно находится в черном футляре, украшенном тонкой золотой нитью. Это ключ, ценный и единственный, который был ему вручен после смерти отца.

Не открывать до 1 января 2004 года.

Для законного наследника час настал.

Нетерпение влечет его к лестнице.

Рука дрожит, когда он вводит плоский и холодный ключ в утробу древнего сейфа, но изделие № 123 серии «Вулканор», произведенное в Цюрихе, поддается и открывается, как в первый день после продажи.

Сокровище внутри.

Это пачка бумаг, толстая и пожелтевшая, все это очень похоже на какое-то загадочное завещание, достоинства и опасности коего Максимилиану Курселлю неведомы.

Не открывать до 1 января 2004 года.

Автор постарался. Эти слова написаны на титульном листе. Вероятно, перо было очень тонко заточено. Рукопись тщательно перевязана бечевкой и скреплена восковой печатью, на которой вырисовываются три инициала: С. Ф. Л.

Бьет полночь, тайна сейчас умрет. Максимилиан Курселль разламывает восковую печать.

1 января 2004 года наступило, и Максимилиан Курселль приступает к чтению.

Париж, 11 марта 1854 года. Я Фарос-Ж. Ле Жансем, востоковед и издатель,

и скоро я умру. Это случится, быть может, сегодня вечером или завтра. Это случится, и я не испытываю никакой горечи. Я родился в Париже в 1775 году, и вот, читатель, мой расчет: я прожил семьдесят девять лет, это даже немного перебор.

В детстве меня полагали существом очень хрупким, но посмотрите, каков результат! Эта бледность, этот маленький рост, кои многие находили вестниками преждевременной смерти, предопределили мое будущее, и я могу этому только радоваться. Из-за того, что я казался слабым, мой отец, известный книготорговец Лувра, выбрал для меня карьеру издателя. Спокойная профессия, без всяких волнений. По крайней мере, он в это верил.

— Я знаю, — повторял он. — Издатели не горячат себе кровь. Не бегают. Не мерзнут, как я, когда жду очередного покупателя, потому что издателям платят книготорговцы.

Им остается только перечитывать и исправлять. Работает только голова, а она у моего сына, как мне кажется, посажена правильно. А еще, — вздыхал он каждый вечер, склоняя лицо к моей постели, — благодаря этой профессии наш сын будет жить безмятежно все то время, что Господь отпустит ему.

Под этими словами полностью подписывалась и моя мать, женщина благочестивая и набожная. Потом она начинала плакать. Причиной тому было пророчество моего отца. Я же лишь воодушевлялся своим столь коротким «будущим». Чтобы стать издателем (а я собирался жить по крайней мере до этих пор), я должен был обучиться читать и писать. Я безостановочно должен был учить разные языки. Из них я хотел выбрать наиболее древние, они с самого начала очаровывали меня.

Это правда, меня зовут Фарос; имя было выбрано моим отцом, несмотря на сомнения матери, и оно как бы само собой тянуло меня к Египту и тайне его иероглифов. Фарос [1] — разве это не название острова неподалеку от Александрии, где Птолемей приказал построить огромную и чудесную башню, на вершине которой разводили огонь, что, отражаясь в огромных зеркалах, издалека был виден с моря? Фарос — разве это имя не связано с одним из семи чудес света?..

Человек гуманитарного склада, получивший классическое образование, мой отец обладал огромными знаниями и умениями, но его честолюбие на все это не распространялось. Однако он обожал провоцировать! Его сын, который, как предсказывали врачи, должен был прожить так мало, походил, считал он, на взрывы звезд, что летними ночами сверкали в незапятнанных небесах. Они были такие блестящие!

Совсем как свет Фаросского маяка…

Конечно, подобное имя стоило мне впоследствии многих насмешек, но также и многих радостей, ибо мне необходимо было объяснять его тайну. Таким образом, история Фароса давала мне возможность удовлетворять мою растущую страсть к Египту.

Моя мать, напротив, возмущалась с самого начала. Болезненный ребенок, пусть так, но дать ему имя какого-то язычника! После суровой битвы она добилась, чтобы за именем Фарос следовало имя Жан, более христианское и более… правоверное, чему отец мой и уступил в день моего крещения.