Тайна Шампольона
Шрифт:
Максимилиан Робеспьер был, в свою очередь, обезглавлен.
Страной начала руководить Директория. [17] Быть может, ее члены и ненавидели (или, скорее, опасались) Бонапарта, однако никто не осмеливался противостоять этому гражданину, любимому и признанному народом. Он одерживал победы, он грабил побежденных и заполнял казну государства, которое в этом весьма нуждалось.
Я говорю со знанием дела, ибо отвечал за инвентаризацию и сбор шедевров в Италии, которые из-за поражения стали собственностью Франции. Эти фактические грабежи — не лучшее воспоминание моей жизни, но мы были на войне, и нам не хватало главного: золота и серебра.
17
Директория — правительство (из пяти директоров) Французской республики с ноября 1795 г.
Бонапарт привез оттуда даже больше, чем злословили в кругах парижских политиков. Эта зависимость от блестящего солдата крайне раздражала членов Директории, но и ответное раздражение было не меньшим.
— Богачи! Бездарности! — рычал Бонапарт.
В тот же день 1797 года он ворвался в резиденцию в гневе, что не вязался с таким тщедушным телом. Лицо его было бледно.
Сапоги стучали по полу. Кожаные ножны висели на поясе, затянутом до состояния удушения. При каждом слове Бонапарт разворачивался, да так, что ножны взлетали от левого бедра и били по всему, что оказывалось рядом. Стакан вина поплатился за это жизнью.
— Адвокатишки! — кричал он. — Жаль, что я в них еще нуждаюсь. Я не готов…
— К чему не готов?
Этот вопрос задал Бертолле. [18] Бывший химик герцога Орлеанского также был в Италии. Можно очень много написать о Клоде-Луи Бертолле, первооткрывателе хлоратов, изобретателе фейерверков, члене Института, профессоре Политехнической школы и «Комиссаре правительства по поиску объектов науки и искусства в завоеванных армиями Республики странах». Но вот почему он был здесь: как и я, он обогащал Францию итальянскими сокровищами.
18
Клод-Луи Бертолле (1748–1822) — французский химик, основатель учения о химическом равновесии; член Парижской академии наук, профессор химии в Политехнической школе, доктор медицины. Член Института Египта (секция физики). В годы Великой французской революции участвовал в организации производства селитры, стали и других материалов, необходимых для обороны республики. Из экспериментальных работ Бертолле особое значение имеют способ беления полотна, воска и бумажной массы хлором, а также связанное с этим открытие солей хлорноватистой и хлорноватой кислот, в том числе бертолетовой соли.
Мы были вместе в резиденции Бонапарта в Пассарьяно, там, где был подписан договор. Наш молодой генерал имел привычку созывать сподвижников днем и ночью и притом по малейшей нужде. Одного его простого желания оказывалось достаточно, чтобы вдруг собрать целый салон народа. И тогда он начинал излагать суть своих мечтаний, свои идеи об управлении Францией или о геометрии. И потребно было отвечать на его вопросы, участвовать, спорить с его точкой зрения.
Бертолле при этом показывал себя гениальным противником.
Но была одна тема, которая больше всего раздражала молодого генерала. Речь шла о Директории.
— К чему вы готовы в борьбе с теми, о ком вы думаете столь плохо? — упорствовал этот чертов Бертолле.
Гнев Бонапарта сразу улетучился. Он смог заинтересовать Бертолле — это самое важное. Бонапарт улыбнулся: «Вы скоро узнаете…» Бертолле нахмурил брови.
Я вызывал доверие, ибо уже знал. Я слепо шел за ним.
На упрек в том, что я безоговорочно поддерживаю Бонапарта, я отвечал: я действовал бескорыстно. Я пал жертвой обаяния этого человека, всегда готового к новым начинаниям. Я увидел в этом гражданине чрезвычайное существо — и не ошибся. Бонапарт разбудил нас и возвеличил. Более того, он заставил нас мечтать. А надежда — разве она не равносильна осуществлению самых маловероятных грез?
Ранним октябрьским утром 1797 года я всматривался в воспламененные глаза генерала, что двумя карбункулами сверкали на усталом лице. Этот человек не спал уже дня два.
Он носил темно-синий плащ, покрытый тонким слоем пыли, собранной во время молниеносной инспекции войск. За ночь он загонял трех лошадей. Возвращаясь на рассвете, он диктовал письмо Жозефине де Богарнэ. [19] Бонапарт не забывал, что был молодоженом. Теперь он, по привычке заложив руки за спину, называл Бертолле на «ты». Бертолле подчинялся этому прожигающему взгляду, но вопросы его иногда нарушали молчание, которое не осмеливался нарушить никто: к чему готов неутомимый генерал? Какова его новая мечта?
19
Жозефина де Богарнэ (1763–1814) —
Подобный вопрос перед Бонапартом сейчас не стоял. Генерал расслабился. Он только что подписал мир. Но все же для начала спокойно обратился ко мне:
— Говорите о бездарностях, о завистниках, что управляют в Париже ратификацией договора в Кампоформио. Вы поедете с Бертолле, нашим полным сомнений ученым. Проследите, чтобы он не рассказывал слишком уж много нехорошего обо мне.
Бертолле собирался было ответить, но Бонапарт жестом его оборвал:
— Для вас у меня другая работа. Таким образом, я оказываю вам доверие…
Бертолле сощурился:
— Какая работа?
— Я нуждаюсь в вас. Я нуждаюсь в верных людях, вам подобных. И в том, чтобы вы нашли для меня других.
— Для чего? — спросил этот неисправимый болтун.
И тогда Бонапарт рассказал ему о своей восточной мечте; пушечное ядро вполне могло бы упасть к нашим ногам, но мы бы и не шевельнулись. Нас пленили посулы генерала: научное завоевание тайн Египта. Клод-Луи Бертолле, смею предположить, был соблазнен так же, как соблазнен был я, когда ночью накануне Бонапарт посвятил меня в свою тайну. И с тех пор я, Морган де Спаг, уважаемый ученый, решил слепо следовать за этим двадцатишестилетним генералом по дороге на Восток.
— Египет! Египет! — повторял Бертолле.
Бонапарт говорил о том, что заполняло умы ученых, о том, что питало разговоры на всех светских ужинах.
— Ваша миссия очень важна, а времени у нас мало. Езжайте и убеждайте, привлекайте, вербуйте, но при этом не говорите ничего лишнего.
Мы с Бертолле помчались в Париж.
Первым делом мы отчитались о положении дел в Италии.
Мы держали в руках ратификацию договора в Кампоформио, но, очевидно, этого было мало. Фактически, чем выше Бонапарт поднимался, тем больше он беспокоил власть в столице.
Луи-Мари де Ля Ревелльер-Лепо, [20] теофилантроп, [21] член Директории, принявший участие в перевороте 18 фрюктидора, [22] серьезно допрашивал нас, пытаясь разузнать о замысле Бонапарта.
— Как он видит ситуацию, этот генерал? Каково его мнение касательно похода на Восток, о котором столько говорят? Египет — такова его истинная цель?
Бертолле ответил, как настоящий химик, крайне витиевато, что позволяло говорить, ничего не говоря. Его честь, его дух противоречия, его верность дружбе не позволили ему предать. Кроме того, этот человек, желавший оставаться свободным, был, как и я, ослеплен Бонапартом. Когда же к допросу присоединился виконт Баррас, [23] другой влиятельный член Директории, Клод-Луи Бертолле дополнил свой отчет правительственного уполномоченного тезисом о сборе «объектов науки и искусства в завоеванных странах армиями республики».
20
Луи-Мари де Ла Ревелльер-Лепо (1753–1824) — председатель Директории с июля по ноябрь 1796 г.
21
Теофилантропизм (греч.) — любовь к Богу через любовь к человечеству. Теофилантропами называли себя те, кто во время Великой французской революции стремились заменить христианство чистой филантропией и здравым рассудком.
22
18 фрюктидора V года (4 сентября 1797 г.) был осуществлен государственный переворот, организаторами которого были члены Директории Баррас, Рёбелль и Ларевельер-Лепо. Члены Директории Карно и Бартелеми, подозреваемые в роялизме, были изгнаны, многие роялисты из числа членов Совета пятисот и Совета старейшин сосланы в Кайенну.
23
Поль Баррас (1755–1829) — дворянин, член Конвента. В качестве комиссара Конвента участвовал в подавлении роялистского мятежа в Тулоне. В период Директории входил во все ее составы, председательствовал с ноября 1796-го по январь 1797 гг. Содействовал выдвижению Наполеона. Тем не менее после переворота 18 брюмера (9–10 ноября 1799 г.) и создания временного правительства во главе с Бонапартом был отстранен последним от участия в политической жизни.