Тайна Шампольона
Шрифт:
— Вы сурово осуждаете христианство, — не смутившись, заметил Гомпеш.
— Я говорю как есть. И ваш Орден, в частности, — что он собой представляет? Посмотрите на этот остров. Вас же было всего пятьсот рыцарей, старых и немощных.
— Наша армия была велика… А наша духовная сила останется такой навсегда.
— Сила? Вас выгнали из Иерусалима!
— Я в этом не уверен… Не думаете же вы, что сила измеряется только весом золота или грохотом пушек?
— Я верю тому, что вижу. У вас были огромные ресурсы и мощная крепость. Этот остров, который вам был дарован Карлом Пятым…
— В обмен на ястреба, подаренного
— Этот остров, — снова заговорил Бонапарт, — стал приютом для бывшего Ордена. А мы, молодые силы, на «ты» с будущим — мы пришли ему на смену. Вы же уходите. Вот так.
— У нас тысячи союзников по всей Европе, — ответил рыцарь.
— Остатки Средневековья, — возразил Бонапарт. — Этот остров, заложником которого стал ваш Орден, стал алтарем авантюры, которая разбилась об ислам. На Востоке Мальтийский Орден не окажет мне никакой помощи.
51
Луи-Антуан Фовеле де Бурьенн (1769–1832) — товарищ Наполеона по Бриеннекой военной школе, до 1802 г. был его личным секретарем, а впоследствии отстранен от должности по подозрению в финансовых махинациях.
— Как же вы собираетесь превзойти христианство? — спросил рыцарь.
И Бонапарт попал в его ловушку:
— Золото — более надежное средство завоевания, нежели армия иезуитов.
— Ваши амбиции, стало быть, заключаются в том, чтобы навязать Востоку республиканские идеи?
Бонапарт приблизился к рыцарю почти вплотную:
— А может быть, справедливее было бы обратить Запад в Восток.
— Только Бог простит вас… — ответил Гомпеш.
— Бог может дать императору то, что не смог дать Папа…
— О чем вы? — прошептал рыцарь.
Лицо Бонапарта посерьезнело.
— История уже дала союз Востока с Западом, когда армия двинулась на Индию…
— Уже поздно. Нужно идти спать…
Это вмешался я, Морган де Спаг. Я бы хотел, чтобы Бонапарт рассказал больше, но я также опасался, что он скажет слишком много перед человеком, который был его врагом.
Генерал понял мое замечание, встал и быстро вышел.
Бурьенн тенью последовал за ним. Остальные испарились (кажется, там был еще Бертье, [52] один из тех генералов, которым не исполнилось и тридцати, и ничто не могло встать на пути их энергии), и я остался наедине с рыцарем.
52
Луи-Александр Бертье (1753–1815) — генерал, будущий маршал Империи, князь и герцог Невшательский и Ваграмский, бессменный начальник штаба Наполеона, а после 18 брюмера — военный министр.
— Что делает ученый вашего уровня посреди всех этих варваров? — спросил меня Гомпеш.
— Не судите слишком скоро, рыцарь. Что можно выделить из стычки между двумя дуэлянтами? Ничего. Обмен словами, некоторая несдержанность на язык… Неужели вы ждали чего-то иного от этой атаки? Бонапарт — победоносец. Он обращается к побежденному, он имеет право вспылить. Его слова опережают
— Он говорит как солдат, он сравнивает себя с Александром Великим. Союз Востока и Запада — в этом заключается его великая мечта?
— Он только что захватил Мальту. Это не так просто.
Примите эти мои слова как комплимент. Этим можно гордиться. Но почему же он этого не делает? Его отношение, его слова… Молодость — вот в чем причина.
— Вы хороший дипломат, Морган де Спаг, и вы очень мудрый человек.
— Что вы об этом знаете?
— Ваш возраст, ваше прошлое. Я прочитал некоторые ваши работы по математике. Я знаю, кто вы. Мне говорили о вашем восхищении Бонапартом. За несколько дней до вашего прибытия, мы как раз беседовали об этом прямо здесь…
— Это невозможно!
— Вы даже не подозреваете, сколько я уже знаю о вашей экспедиции… И я понимаю, что вы не очень-то одобряете неосторожные речи вашего генерала.
— Я приобрел привычку мириться с его вспыльчивостью.
— А я вижу все совсем в другом свете. Он говорит то, что думает, а вы пытаетесь его защищать.
— Возраст сделал меня терпимым.
— Это недостаточное основание для того, чтобы смешивать науку с военной экспедицией, — настаивал на своем Гомпеш.
В свою очередь я совершил ошибку, ответив ему:
— Проект ученых — вполне мирный. Многие из нас находятся здесь, дабы предоставить свои знания там, на другом берегу Средиземного моря. Наши действия почетны. Это Просвещение. Оно вытащит Восток из тьмы.
— Тайны Египта… Похоже, Европа слишком этим увлеклась. Даже на Мальте, затерянной посреди морей, мы в курсе.
Тайны фараонов? Вы тоже, как и прочие осквернители Священной Земли, увлеклись идеей завоевания Востока?
— Речь идет об экспедиции, а не о завоевании.
— Полагаю, вы хотите меня в этом убедить. Убедить в том, что есть некие противоречия между вашими тайными предположениями и высокомерными речами Бонапарта. Я видел, как вы выглядели. Вы не знали, как заставить его умолкнуть. Его планы обширнее, и я спрашиваю себя, понимаете ли вы их размах. Египет? Нет, речь идет о Востоке и обо всех обещаниях, которые дает ему христианство. А вы служите ему, защищая его идеи или, что еще хуже, не понимая их.
Ибо я не уверен, что он посвятил вас в свою тайну. Я ошибаюсь?
— Вы не сумеете разговорить меня, рыцарь, — со смехом ответил я. — Да и зачем? Ваше мнение уже сформировано. Это и отличает ученого, наделенного разумом, от пленника собственных догм.
— В самом деле, продолжать нет необходимости. Я знаю то, что должен был узнать, и цена, которую мне пришлось за это заплатить, не представляется мне уж очень высокой.
— Вы теряете Мальту, свое состояние, вы приговорены к отъезду…
— Пути Господни неисповедимы…
— Глупости! Признайте, по крайней мере, свое поражение.
— Всему свое время. А мы верим в вечность. Бонапарт, похоже, не постигает понятия вечности. Но постигнет, когда окажется на Востоке. Его золото, его солдаты и его ученые-богохульники не будут стоить ничего… И это станет ясно и вам тоже, Морган де Спаг.
— Наука опирается на разум и мудро пользуется своей властью. Ее завоевания честны. Поэтому ученые всегда там, где грубая сила или догма терпят неудачу.