Тайна трех государей
Шрифт:
Ладно. Как в студенчестве говорили: любовь приходит и уходит, а кушать хочется всегда. Салтаханов здорово проголодался. Самое время навестить круглосуточный магазинчик неподалёку, купить чего-нибудь из еды, а заодно проветрить голову – и вгрызаться в дело дальше. К утру надо закончить разбор писанины Мунина, чтобы набросать план действий.
Салтаханов глянул в зябкую снежную темень за окном, надел пальто и зашагал к выходу по безлюдному ночному коридору петербургского бюро Интерпола.
6. Долгая ночь: Hierophantes
Иерофант.
Тот, кто разъясняет священные понятия. Учитель учителей. Толкователь тайн. Главный из посвящённых, чьё имя запрещено
…и Псурцев называл своего ночного гостя – Иерофантом, хотя прекрасно знал, кто он.
Генерал не стал рассказывать Салтаханову, как в девяностые годы среди новых русских розенкрейцеров у него постепенно появились свои люди. Не стал рассказывать, как сделал ставку на самого толкового – с обоюдной выгодой: розенкрейцер получал беспрепятственный доступ к документам в секретных архивах, а генерал – информацию о работе влиятельной международной структуры.
И тем более не стал рассказывать Псурцев, как самый толковый за два десятка лет прошёл всю иерархию ордена снизу доверху – при постоянной поддержке генерала. Оба давно привыкли к агентурным псевдонимам, а теперь уже и статус требовал называть розенкрейцера Иерофантом.
Роль ордена Розы и Креста в истории человечества окутана многовековыми легендами. Розенкрейцеры – это армия из сотен тысяч Ревнителей, Учеников, Теоретиков, Практиков, Философов, Младших Адептов, Старших Адептов, Свободных Адептов, Магистров, Магов… На высшей ступени стоят Верховные Маги. Но целиком братство подвластно лишь двенадцати Иерофантам. Они царят над всеми – от Ревнителей до Верховных Магов – и незримо управляют орденом.
Один из Иерофантов сидел сейчас напротив Псурцева в мансарде потайного этажа Академии. На голову наброшен капюшон куртки, лицо закрыто медицинской маской, руки в перчатках, на глазах – тёмные очки, странно выглядящие ночью в полумраке кабинета.
– Вам же неудобно, – сказал Псурцев. – Снимайте весь этот маскарад и поговорим нормально. Я предпочитаю смотреть собеседнику в глаза.
– А я предпочитаю встречи в более укромных местах, – глухо откликнулся из-под маски Иерофант. – Пришлось бросить все дела по вине ваших людей, которые полезли туда, куда лезть было не надо. Не узнаю вас, генерал. Что произошло?
– Именно это меня сейчас больше всего интересует, – Псурцев буравил взглядом стёкла очков Иерофанта. – Погибли два моих сотрудника. Поэтому я жду объяснений: за что их убили?
Под маской булькнул смешок.
– Вы считаете, я должен это объяснять? Вместо того чтобы контролировать происходящее, ваши люди инсценировали уличное ограбление. Я мало знаком с этой областью деятельности, но даже по закону больших чисел грабителям не может везти постоянно.
– Мне не нравится ваша ирония.
– Это не ирония, – Иерофант закинул ногу на ногу. – Мы давным-давно договорились о порядке обмена информацией. Сегодня американка должна была получить материалы исследования, а я – передать их вам вместе с результатами анализа. Именно в такой последовательности. Но, оказывается, вы за моей спиной влезаете в цепочку первым. Причём, как я понимаю, это происходит систематически, просто система вдруг дала сбой.
– Иерофант! – прорычал Псурцев. – Давайте договоримся ещё раз. Во всём, что связано с национальной безопасностью, я буду поступать так, как считаю нужным, и не спрашивать у вас ни совета, ни тем более разрешения.
– С каких пор открытые данные о событиях двухсот-трёхсотлетней давности стали вопросом национальной безопасности?
– И это тоже позвольте мне решать самостоятельно. Сейчас речь о другом. Вы уверяете, что исследование Мунина не содержит никакой тайны и не представляет особого интереса. А по-моему, вы пытаетесь меня
Удивление Иерофанта было неподдельным:
– С чего вы взяли?
– С того, что просто так из-за стопки бумаги с цитатами из школьного учебника людей не убивают. Я мог бы допустить, что Мунин расправился с уличными грабителями. Чёрт его знает – у народа сейчас по карманам чего только не напихано: электрошокеры всякие, травматика… Да хоть отвёртки заточенные. Но мои-то – не шпана какая-нибудь! – Псурцев грохнул кулаком по столу. – Это были офицеры, прошедшие спецподготовку и вооружённые! А их разделали, как свиней на бойне! Мунина прикрывала группа ещё более крутых парней, которые были не против того, чтобы материалы попали к вам, но не хотели, чтобы они достались кому-то ещё. И я спрашиваю снова: почему?
Свиток Торы.
Иерофант чуть сдвинул маску и помолчал, теребя кончик носа.
– Всё это для меня полная неожиданность, – наконец сказал он. – Темой, которую разрабатывал Мунин, до него занимались многие. Ничего такого, на что стоило бы обратить особое внимание, никто ни разу не обнаружил. Я просмотрел автореферат исследования – это разве что немного шире и немного глубже, чем у других, не более того. Но если дело обстоит так, как вы говорите, мне нужен весь комплект материалов. Всё исследование целиком. И желательно – вместе с автором.
– Мои люди уже работают над этим. А вас я бы попросил теперь уже внимательно изучить автореферат и выдать заключение о причинах такого пристального интереса третьей стороны.
– Вы знаете, что Коран только на арабском языке считается в полном смысле священной книгой? – помолчав ещё немного, вдруг спросил Иерофант. – Как Тору переписывают, знаете?
– Понятия не имею, – признался озадаченный генерал.
– В переводе неминуемо уходят тончайшие нюансы, заложенные автором. Ускользает идеально выверенный смысл. Вдобавок при чтении вслух на другом языке звук имеет совсем другую мелодику. Изменяется механизм физического взаимодействия с пространством, смещается точка резонанса. Это что касается Корана. Что же касается Торы – есть типографские книжечки, с которыми всё понятно, а есть свитки, которые хранятся в синагогах. С ними проводят службы и совершают обряды, их выносят к людям на праздники… Так вот, это не книги, а именно многометровые свитки, которые по сей день пишут на тончайшей выделанной коже. Вернее, не пишут, а переписывают, или даже перерисовывают: сначала наносят тонкий контур буквы, а потом её закрашивают. Причём переписчиком не может стать простой прихожанин, даже очень старательный и грамотный. Это должен быть специалист, который прошёл многолетнее обучение. Скажем, в Торе есть нечитаемые знаки, вроде короны над буквами. Евреи спорят – то ли это украшения, то ли ещё что-то, но всё равно воспроизводят их в мельчайших деталях. Поэтому Тора в сегодняшней синагоге выглядит в точности как Тора, написанная тысячу лет назад или даже больше.
– Благодарю за лекцию, – с усмешкой кивнул Псурцев, – но вы обратились не по адресу. Тора, синагога… К чему весь этот Ветхий Завет?
– К тому, что порой исключительную важность имеет не только – чт'o написано, но и – к'aк написано. В таких случаях требуется не имитация, а оригинал или прецизионно точная копия. Возможно, работа Мунина представляет самостоятельную ценность – именно в том виде, в котором он её собрал. Получается, мы это проморгали, а кто-то…
Иерофант снял тёмные очки и взглянул из-под капюшона в глаза Псурцеву.