Тайна третьего кургана
Шрифт:
– Вот полюбуйтесь, как мы живем! – сердито пожаловался Крапивин. – Кто-то спичку бросил – и на тебе, тысячи убытку. Следователь приехал. Подстанция сгорела, пилорама…- начал было перечислять Крапивин, но осекся и тревожно спросил: – Чего пришел-то? Что у вас там, археологи? Ну, ну, рассказывай, – повлек он меня в сторону поселка. – Раскопали? Что нашли?
Меня несколько удивила его бурная заинтересованность нашими работами.
– Мы еще не копали… – сдержанно сказал я.
– Ага, понял! – воскликнул Крапивин. – Не разрешили?.. Ну товарищи еранские жители! Вечно со своими вывертами… Это все старик ихний, Родион Тимофеич, покойник…
– Вообще-то я пришел по поводу памятника, – сказал я, соображая, как бы поделикатнее изложить нашу идею. Однако Крапивин остановился.
– Памятника? – переспросил он. – Какого?
– Ну, поставить в Еранском, – без всякой системы начал объяснять я, – погибшим воинам, жителям… Но теперь я чувствую…
– Э-э, парень!.. – протянул Крапивин и, сощурившись, глянул на меня. – Посмотри-ка, патриоты какие!.. Приехали – увидели непорядок, и сразу осенило вас? Молодцы, что заметили…
Он заговорил жестко и отрывисто, прибавил шагу и замахал руками. Я шел следом. Перед глазами маячила его серая от пыли и сажи пропотевшая рубаха и короткая крепкая шея.
– Вашими глазами, выходит: живем мы здесь в глубинке, лесные люди, и ничего-то не понимаем. Вы не волнуйтесь, и у нас никто не забыт и ничто не забыто. Памятник уже есть, поставили еще четыре года назад. И Вечный огонь зажгли!..
Крапивин обернулся ко мне. Глаза его поблескивали как недавно на пожарище.
– Каждое имя на граните высечено. Никого не забыли. Сто восемьдесят шесть имен… Идем, сам посмотришь!
Он опустил голову и уверенно зашагал по улице, печатая шаг по густой сыпучей пыли.
У сельсовета Крапивин подвел меня к скверу, огороженному зеленым штакетником, и решительно открыл калитку. Тонкоствольные березки-подростки особенно светлыми выглядели посреди серой улицы. Под ногами густо росла трава и луговые цветы, пахло свежестью и сеном. Мы остановились у высокого четырехгранного обелиска из красного гранита, и Крапивин снял кепку. Выбитые на камне строчки фамилий спускались вниз черными дорожками. Звездообразное основание переходило в такую же клумбу, засаженную красными цветами. Венчала обелиск широкая бронзовая чаша.
– Не горит, – пояснил Крапивин, и голос его неожиданно смягчился, подобрел. – Газу не привезли. Привезут – опять зажжем… Траву школьники поливают. А то выгорает все, жара… Сквер всем селом садили, на воскреснике. Подрос уже…
Среди высеченных на камне имен мелькнуло знакомое – Лычев. Его я слышал в Еранском и потом, возле кургана. Эта фамилия повторялась шесть раз, и менялось только имя – Еремей, Илья, Прокопий, Иван, Егор, Авдей… Сразу вспомнил полуглухую старуху, перечислявшую имена и годы…
И вспомнилась еще песня, которую пела Анастасия Прокопьевна, оставшись вдвоем с Аленой возле кургана. Я сидел тогда возле палатки и слушал ее голос. Видимо, это была старинная ладовая песня, но из-за эха я не мог разобрать слов. Я слышал тупую, саднящую боль в этой песне и одновременно развеселый смех, бурлацкую покорность и злую отчаянность «Дубинушки». Впрочем, все это могло мне только показаться, навеянное размышлениями о трагедии Еранского. Говорят же, что в хорошей песне кто что хочет, тот то и услышит…
Крапивин надел кепку и двинулся к выходу. Я шагнул следом…
Мы сидели в прохладном кабинете председателя и ели свежие огурцы. Крапивин вынимал их из ящика стола, резал вдоль, натирал солью половинки и одну давал мне. Я хрустел теплым огурцом, но жажда не проходила.
– Кстати, в райцентре памятник хуже поставили, – рассказывал он, – у них, правда, скульптура стоит, но зато имена все написаны на жестяных стендах обыкновенной краской… А сколько хлопот было, пока разрешили нам поставить обелиск! Сначала наотрез. Дескать, врайцентре ставят общий, на весь район. И фамилии погибших все там будут написаны… Я до обкома дошел. Посуди сам: в Еранское ни один мужик не вернулся… Вру, один возвращался, из госпиталя, но не дотянул. В обласке помер, когда везли… В виде исключения разрешили, смету составили… А художника я сам нашел, из города привез.
Председатель подошел к окну, долго стоял там, глядя на улицу, затем вернулся и тяжело опустился на стул.
– Понимаешь ты, археолог, какая загвоздка, – продолжал он. – Леспромхоз – это не сельское хозяйство. Там земля никуда не денется, она вечная. А у нас лес вырежут, и делать больше нечего. Оставят участок, потом и его порешат… В Еранском-то лес вырезали и закрыли. Один питомник лесхозовский остался, и то чтобы женщинам работа была. Уезжать не хотят… Ново-Еранское после войны построили, и то здорово уже лес подобрали. Сеем, да ведь тихо растет… И люди здесь больше пришлые, откуда только нет. Закроют – дальше поедут. Я сам сюда после войны приехал, еще пацаном. С нуля начинали – жалко теперь. Еще не грозит, но скоро… И обелиск ставить поэтому долго не соглашались. Я старался, чтобы для людей тут родина была…
Сегодня под утро мы с Бычнхиным обсуждали идею памятника, возмущались, негодовали и представляли себе Крапивина этаким мужичком-наполеончиком… Теперь мне было стыдно.
– Каждый год какую-нибудь экспедицию встречаю, – задумчиво рассказывал Крапивин. – Кого только не было! Геологи, лесоустроители, геодезисты… Археологи, правда, впервые. Встречаю и надеюсь: ну, нынче-то обязательно у нас чего-нибудь найдут. Удивительно как-то, все к нам едут искать… Найдут – и мы заживем! Вокруг-то поглядишь – там нефть нашли, там уголь, железо, а то и золото. Города строят, дома каменные! Процветают, а мы хиреем… Говорят, в двадцатом тут один профессор свинец искал, умный мужик, однако и ему удачи не было. Свинец потом в соседней области нашли и рудник построили… Неужто у нас совсем ничего нету? Пусто?.. Нефть бы у нас открыть. Город бы построили, а?! Асфальт положили, людей бы наехало!.. Вы бы хоть чего-нибудь нашли, в курганах-то. Может, редкость какую диковинную…
– Мы если что и найдем, так все равно города не построят, да и славы особой не будет, – объяснил я. – Археология – такая наука…
– Понимаю я, чего там… – вздохнул председатель, – а все равно хочется верить. Да и люди с меня спрашивают… Я местную историю хорошо изучил, всегда интересуюсь. Думаю, когда-нибудь напишут про нас. Одна история, как леспромхоз в Еранском организовывали, чего стоит. Вчера вот нижний склад от случайного окурка загорелся, а тогда плотбище и лесопилку умышленно подожгли. Во как!.. Был здесь такой Фрол Трегубов, боевой мужик. Он тут и Советскую власть устанавливал, и леспромхоз… А главное-то что: его сын, Владимир Фролович, – нынешний директор. Ишь как все хорошо складывается!.. А писать некогда. Сам видишь – суета… С пожаром разобрались. А тут покосы… Того и гляди сеногной зарядит. А ведь и к тебе ехать надо.