Тайна умрёт со мной
Шрифт:
Опять эти разговоры про женщину в чёрном… Как будто прислуга Рупертов заразилась страхами от горничных в Эбберли. Хотя Джоан говорила, что Шейла сама им рассказала про женщину в чёрном ещё до того, как услышала историю про Анну Вентворт.
Айрис отошла к эркеру и посмотрела в сторону ворот. До них было шагов тридцать. Вечером, да ещё сквозь прутья померещиться могло что угодно. А может быть, там кто-то на самом деле стоял. Только не призрак.
Неужели они в это верят?
Айрис отошла от окна, и взгляд её упал на стол Руперта. На нём были беспорядочно свалены книги, журналы, газеты,
Но среди этого хаоса Айрис заметила одну очень любопытную вещь. На столе стояли три фотографии: свадебное фото Кристины и Руперта, фото Кристины с маленьким Мэтью на руках и фото сэра Джона Вентворта.
Сэр Джон пожимал руку Уинстону Черчиллю на фоне высоких книжных шкафов. Вероятнее всего, фото было сделано во время войны, когда заводы Вентвортов выполняли военные заказы.
Но Айрис заинтересовало даже не фото, а паспарту.
Оно было сделано из уже пожелтевшего матового картона, и прямо на нём рукой Джона Вентворта — теперь Айрис хорошо знала этот почерк, — было написано:
«Встреча мистера Уинстона Черчилля с представителями промышленности в Сэдлер-Хаузе. 20 июня 19…»
Год был перекрыт рамкой.
Почему на столе Руперта стоял портрет его приёмного отца? Не матери, которая воспитывала его с двухлетнего возраста, а отца, которого он, скорее всего, не помнил и с которым провёл под одной крышей всего несколько месяцев. Почему?
А ещё Айрис тревожило другое.
Инспектор Годдард сказал, что показал письмо из кармана леди Клементины всем и никто не узнал почерк.
Мюриэл видела те письма, а почерк был очень узнаваемым, парадоксально узнаваемым: даже слов было не разобрать, но его рисунок считывался. Но за шесть лет она вполне могла забыть. Айрис даже месяц спустя не смогла вспомнить, где именно его видела.
Но вот Руперт… Он видел надпись на паспарту несколько раз в неделю. Он должен был узнать, кто написал то письмо.
Это было недоказуемо, но Айрис была уверена, что он солгал.
Глава 17. Мальчик на мосту
18 сентября 1964 года
— Почти приехали, мисс Бирн, — сообщил Аллен.
Айрис подняла глаза от блокнота, в котором записывала все те вопросы, что у неё за сегодня накопились, и увидела в конце дороги острую крышу церкви святых Марии и Этельбурги.
Ей нужно было хорошенько расспросить миссис Хинсли, экономку в дому священника, об отце Мейсоне и о приходе, но вместо того, чтобы ещё раз подумать над будущими вопросами, она думала о том, что обнаружила в кабинете Руперта Вентворта: портрет человека, которого он можно сказать что не знал и который был ему отцом лишь по документам.
Ещё среди журналов и книг по обустройству дома и сада Айрис заметила несколько очень неожиданных для Руперта изданий. Например, британские и американские медицинские журналы и книгу некоего Герберта Юджина Уолтера «Генетика: Введение в изучение наследственности».
Кроме того, Айрис заметила небольшой листочек, на котором буквами, похожими на детские, было написано: «Д-р Джеймс Эмери, Манчест. унив. Связаться». А чуть ниже в жирном, много
Бамбергер и Уоткинс
Айрис очень сильно сомневалась, что генетика входила в сферу профессиональных интересов Руперта Вентворта.
Он тоже пытался найти своих родителей?
Но это делают совсем не так. Ни один учебник по генетике не поможет найти человека.
Айрис не знала, что и думать. И даже про что ей сейчас думать: про то, что Руперт соврал насчёт почерка, про его необъяснимый интерес к генетике или про то, что несмотря на все старания отца Мейсона всё равно должны были остаться следы, зацепки, ведущие к настоящим родителям Руперта. И Айрис нужно было их найти. В конце концов, ребёнок — это не сумка, или портсигар, или кольцо, его не спрячешь.
Айрис заранее позвонила в церковь Марии и Этельбурги и договорилась о встрече с миссис Хенсли, поэтому не стала заходить в саму церковь, а пошла сразу домику священника. Она знала, что у него есть вторая дверь, ведущая не на церковный двор, а на одну из соседних улиц.
Миссис Хенсли оказалась дамой очень преклонных лет и очень непреклонного вида, худой и прямой, как палка, с неулыбчивыми глазами и поджатыми губами. При взгляде на неё, у Айрис всё упало: из такого человека обычно ничего не вытянешь.
Миссис Хенсли испекла к приходу Айрис абрикосовый крамбл, и Айрис из вежливости опять пришлось сесть за стол, хотя она пила чай с Кристиной час назад. Миссис Хинсли несмотря на суровый вид оказалась разговорчивой. Но не такой, как Кристина, которая беспрерывно болтала; Айрис показалось, что миссис Хинсли по сути своей была молчуньей, но когда её спрашивали о чём-то, она рассказывала всё, что ей было известно, с готовностью и в мельчайших подробностях. Её, по-видимому, тронула история о мальчике-сироте, который решил найти своих родителей, и она изо всех сил старалась помочь Айрис. Она подтвердила то, что сказал отец Трокмортон: в их приходе не было католической семьи, чей ребёнок нужного возраста остался без попечения родителей или другой родни во время Блитца. И она не помнит таких семей не из прихода, просто живущих рядом. Айрис поинтересовалась, не было ли бедных семей или незамужних женщин, которые бы могли отдать ребёнка, не имея возможности заботиться о нём. Миссис Хинсли вспомнила несколько имён, но постоянно не подходили то возраст, то пол. Чаще всего таких детей отдавали на усыновление вскоре после рождения, а не в двухлетнем возрасте. Но Айрис всё равно всё записала — прошло более двадцати лет, и миссис Хинсли могла помнить неверно.
Айрис надеялась, что та расскажет что-то про отца Мейсона, что могло бы стать зацепкой, но и тут ей не повезло. Он никогда не упоминал, что отвозил в Сассекс ребёнка для усыновления.
— Да нам и не до разговоров было, тут такое творилось! Постоянные налёты, постоянный страх… Увечья, смерти. Отец Мейсон хорошо справлялся. Негоже так говорить, но хорошо, что он тогда пришёл на место отца Мура. Тот был жёстким человеком. В нём было мало милости. В тяжёлые времена люди ищут утешения, а найти его у отца Мура было ой как трудно. Отец Мейсон был совсем другого склада. Чуткий, понимающий… Жаль, что он решил оставить церковь.