Тайна Змеиной пещеры(Повесть)
Шрифт:
— Без вилки, без ложки — полбеды. Без миски, без котелка кашу есть на фронте — худо. Мы из окружения вышли в июле, пристроились к чужой кухне. А во что кашу накладывать, когда ни котелка, ни ложки? Честно слово в подол гимнастерки кашу накладывали.
Танкист запил молоком и довольно похлопал себя по животу.
— Что солдату надо на войне? Чтоб отступления не было, поесть, ну и поспать, конечно. По немецким тылам шли — за их счет кормились. Налетим на обоз — вот тебе и еда. К фронту подошли, тут уж в окопы к ним полезли. А там тоже… в каждом
Ночь кончилась. Было прохладно и сыро. Ребята, сгрудившись в кучку, слушали танкиста.
— Совсем светло становится, а наших что-то не слышно. Другой дорогой не должны бы… Намечали идти по этой, на мост.
Может ли человеку не нравиться тишина? Наверно, может. Во всяком случае, водителю танкетки очень не нравилась тишина этого серого утра. Она его беспокоила. Сколько ни вслушивался он, стоя на гусенице, не услышал ни звука.
Где же танкетки, которые должны были идти вслед за ним? Во всей округе нет даже признака гула моторов.
Они пошли другой дорогой. А это значит, что танкисту готовится и судьба другая. Горючего нет. Своих нет. И кругом такая невозможная на войне тишина.
Ребятам передалась настороженность танкиста. Хоть он и старался виду не подать, а все же волновался.
Неожиданно танкист упал на брезент рядом с пулеметом.
— Немцы! — с непередаваемым удивлением произнес он. — Марш отсюда, ребята! Кюветом к реке!
Немцы шли по обочине дороги. Теперь и ребята увидели их. Шли гуськом, оружие на плечах. Отчетливо слышалась чужая речь.
Почему стоявшая на грейдере машина не насторожила их? За что они приняли ее? За арбу? Чем она показалась им сквозь серую завесу туманного утра?
Может, шедшие сзади надеялись на идущего впереди, который без конца оглядывался, рассказывая что-то?
До крутого, обрывистого берега Самары было метров пятьдесят. По дну придорожного кювета ребята доползли уже до середины спасательного пути, когда за их спинами застрочил пулемет. Они приникли к серой земле. Пулемет, как показалось им, даже не застрочил, а, как бы, взорвался. Стрелял он не просто так, нет. Он стрелял осердясь, стрелял с бранью, яростью.
С высокого берега вниз ребята осыпались, как груши. Скатились, обессиленные, в кусты краснотала, лежали кто как, не двигаясь. Не было сил.
Пулемет с длинных очередей перешел на короткие. Сдвоенные, строенные выстрелы казались чем-то вроде сердитых окриков.
Немцы отвечали разрозненной стрельбой. Затем реже, реже. Высоко над ребячьими головами, над самарскими берегами пролетали немецкие пули: тьи-тьи-тьи.
Яшка первым пришел в себя.
— Слыхали хлопчики, пули летят и как будто спрашивают у нас: «чьи-и, чьи-и, чьи-и?»
Антон открыл один глаза и увидел — Яшка держал в руке пистолет.
— Если сейчас над берегом появится
— Яшка, спрячь пистолет! — Васька выпростал голову из-под Сережки и полез на карачках в кусты. За ним последовали Антон и Сережка. Из зарослей краснотала ребята увидели, как Яшка карабкался наверх. Выглянул украдкой, еще раз. Повернул голову к ребятам:
— Танкиста ранило. Ребята, за мной!
Васька еще плотнее прижался к земле. Антон хотел приподняться, чтоб броситься вслед за Яшкой к танкисту, но вдруг ощутил, что ноги его не слушаются.
— За мной, ребята! — крикнул Антон, вскакивая. Собственный голос его подбодрил.
Из незастегнутой кобуры, болтавшейся на ремне у танкиста, выглядывала круглая рукоятка нагана. Стеганые ватные штаны выше колена были разорваны и густо испачканы в грязи какого-то кирпичного цвета. Танкист лежал у обочины в кювете. Перед ним — пулемет.
— Сейчас снова полезут, — увидев ребят, сказал танкист. — Давайте ящик с патронами и живо смывайтесь! У-у, дьявол, — застонал танкист. Он хотел приподняться, но раненая нога, напомнив о себе, вынудила его не шевелиться.
Из-под брезентового полога в задке танкетки мальчишки достали два ящика с патронами. Выволокли их наружу, хотели было раскрыть, чтобы достать патроны, но танкист опередил их. Он дернул за какой-то ремешок, и лента с патронами потянулась из ящика, отливая желтизной.
— Ты нас не гони, мы тебе помогать будем, — предложил Яшка. — Тебе одному с такой ногой, как же…
— Спасибо, — сердито проворчал танкист. — Сейчас вот немцы в себя придут, поднимутся, тогда поздно будет. Честно слово, уходите!
Яшка кивнул Антону: следуй, дескать, за мной, стал отползать вдоль дороги. И тут откуда-то из тумана послышалось картавое:
— Русс, сдавайся!
Танкист ответил короткой очередью. Больше немцы сдаваться не предлагали. Стреляя на ходу, они делали короткие перебежки от дерева к дереву, приближались. Танкист, сгорбившись, припал к пулемету. Короткими, прицельными очередями прижимал немцев к земле.
Яшка и Антон, не успев отползти к берегу, прижались к гусенице, как к спасительной стенке. У Яшки блеснул в руке пистолет. Впереди задвигались какие-то тени. Ударил пулемет и, вторя ему, дважды кряду выстрелил Яшка. Услышав эти выстрелы, танкист оглянулся.
Немцы стреляли из автоматов. Шлепались о стенку кювета, словно плевки, немецкие пули. Ударяясь о металл танкетки, они рикошетили и, улетая в сторону, гнусавили на все лады.
Антон, прижимаясь одновременно и к гусенице и к Яшке, думал с удивлением, что в бою ничуть не страшнее, чем тогда, когда шли поселковые на слободских. Только сердце колотится во сто крат сильнее. И еще, кажется, что сейчас все кончится, немцы и танкист рассмеются, поднимутся на ноги, а затем, сойдясь, вместе курить будут и говорить друг другу всякие необидные слова. И будет все, как в ребячьих играх.