Тайна знатных картежников
Шрифт:
— Отец предупредил нас, что часть ступенек убрана, — сказал я, очень довольный, что Ванька не пытается выкачать из меня, почему меня так долго «воспитывали». — По-моему, не случится ничего страшного, если мы будем очень аккуратно перебираться через дыры и даже те ступеньки, которые не убраны, пробовать с особой осторожностью, прежде чем на них ступить всем весом. И, по-моему, даже интересно будет пробираться мимо дыр по перилам!
— Но отец ведь велел нам не подниматься на второй этаж! — с сомнением сказал Ванька.
— Разумеется, велел, потому что он за нас беспокоится! Поэтому если мы сорвемся и сломаем ногу или шею, то нам влетит по первое число! Во всяком случае, тому
Мои доводы убедили Ваньку.
— Давай рискнем! — решительно заявил он. — Ведь до ужина времени навалом!
Мы на цыпочках прокрались к основанию лестницы и начали наш осторожный подъем. Подниматься оказалось намного легче, чем мы воображали. Отец удалил всего три или четыре ступеньки в разных местах и перепрыгнуть их было делом плевым.
Это оказалось даже очень интересным, потому что, поднимаясь, мы играли в горцев, движущихся к труднодоступной цели, а недостающие ступеньки были расселинами и пропастями, на дне которых несутся бурные потоки.
Мы победоносно добрались до сундука и стали разбирать «добычу».
— Смотри! — Ванька достал деревянное ружье, совсем как настоящее с виду, только поменьше, красноармейскую шинель, галифе цвета хаки и буденовку — все размером на мальчика его возраста. Очевидно, это использовалось для маскарадов и для школьных спектаклей (когда на самом острове была школа, в те времена, когда он был населен погуще, чем сейчас), репетировавшихся здесь к двадцать третьему февраля и к седьмому ноября. А я подобрал себе длинную седую бороду и красную шапку, отороченную белым мехом. Еще я нашел для себя роскошный посох, оклеенный серебряной бумагой (правда, сильно потускневшей и полустертой) — тоже, судя по всему, принадлежавший некогда Деду Морозу.
— Давай я буду воином, — предложил Ванька, — а ты будешь волшебником или колдуном, который странствует через горные пещеры, чтобы найти кольцо власти или что-нибудь в этом роде. А мне тебя надо выследить и поймать!
— Давай! — согласился я. — Посмотрим, как ты меня поймаешь! Куда я должен прийти?
— В замок, разумеется! — уверенно сказал Ванька.
«Замком» была довольно странная комната дальше по главному коридору второго этажа. У неё было три двери — в сам коридор, в соседнюю комнату и на длинный балкон, тянувшийся вдоль трех комнат и представлявший что-то вроде общей для них лоджии или верхней террасы. Мы не раз думали, что летом очень приятно будет проводить на нем вечера, когда мы окончательно отделаем второй этаж. Поэтому если тот, кто должен был поймать врага, неправильно угадывал, у какой двери лучше всего устроить засаду, то враг благополучно проскальзывал в замок, где его уже нельзя было трогать — и считался выигравшим.
Каждый день мы изобретали новые и новые хитрости, чтобы перекрывать все три двери зараз. Например, если устроить засаду возле двери соседней комнаты по коридору, открыв её нараспашку, то можно было держать под наблюдением и дверь в коридор и дверь между комнатами, да и дверь из соседней комнаты на балкон была достижима в два смертоносных прыжка (нам очень нравилось называть наши прыжки «смертоносными», потому что это звучало достаточно зловеще), то есть, успеть как раз вовремя, чтобы перехватить врага, готовящегося прошмыгнуть мимо этой двери и ворваться в спасительный замок — при условии, конечно, что ты во время различил предательские шумы и потрескивания старых половиц настила балкона, когда твой враг прокрадывался по нему, собираясь с силами для последнего броска. Учитывая, что мы успели досконально изучить все поскрипывающие половицы и знали, куда не следует ступать даже кончиком носка, устроить врагу удачную засаду с каждым днем становилось все трудней. Зато и все более интересным.
У нас было и много других хитростей и приемов, чтобы обмануть друг друга. Последние два дня я обдумывал и втайне смаковал новую идею, которая мне очень нравилась. Я нашел великолепное тайное местечко, в котором можно было бы отсидеться, пока бдительность «воина» не ослабнет, а потом потихоньку выбраться и совершить «смертоносный» бросок. Что за местечко, вы спросите? Я обнаружил, что между четырехугольной трубой парового котла, проходящей в самом углу второго этажа и устремляющейся дальше, выше крыши (печники называют этот отрезок трубы, от настила верхнего этажа до настила крыши, «боровом», не знаю, почему), и крутым скатом крыши как раз достаточно места, чтобы втиснуться туда и затаиться — причем со стороны казалось, что в этот закуток и трехлетний ребенок не поместится, поэтому мы и не обращали сперва особого внимания на этот угол. И расположен этот закуток был на идеальном расстоянии от замка, достаточно далеко, чтобы по-честному дать Ваньке все шансы найти меня или подстеречь в засаде, и достаточно близко, чтобы успешно домчаться до замка, когда мой брат устанет и не будет таким внимательным, как сначала.
Так вот, Ванька встал лицом к стене, крепко зажмурил глаза и стал медленно, с растяжкой, считать:
— Раз… Два… Три… Четыре…
Я метнулся к моему потайному убежищу, стараясь двигаться как можно бесшумней. В долю секунды я втиснулся в закуток, спиной упершись в кирпичную кладку трубы, боком — в обитую фанерой клеть вокруг верхнего бака парового котла (ту самую, которую отец засыпал опилками, чтобы зимой вода в баке остывала как можно медленнее и чтобы бак не разорвало в случае внезапно лютого мороза), а колени прижав к подбородку.
— Двенадцать! — крикнул Ванька. Мы всегда считали до двенадцати. — Я иду искать!
Я затаился тихо, как мышь, и едва осмеливался дышать. Я слышал, как мой брат подошел к самому удобному месту для того, чтобы перехватить меня при моем рывке в замок, как он расхаживает возле него, стараясь держать в поле зрения как можно больше дверей и углов. А затем…
Наверно, в старой кирпичной кладке трубы была небольшая трещина — не такая, чтобы из неё валил дым, ведь тяга была хорошая, но достаточная, чтобы до меня долетал малейший шум, раздающийся возле труб отопления, по которым, естественно, в середине лета никто и не думал гонять пар, заглушающий все звуки. Что бы это ни было, но до меня донеслись голоса — и очень скоро у меня кровь похолодела в жилах, а волосы начали вставать дыбом.
— Уфф, наконец-то могу сказать вам, что рад вас видеть, — произнес голос, звучавший несколько странно, наверно, искаженный, пока шел до меня по трубам, но все равно его хрипловатые тона показались мне знакомыми; голос уверенный и властный, но проскальзывало в нем немножко забавное прихныкивание, от того, возможно, что говоривший слегка гнусавил. — Я уж думал, ваш пес сожрет меня так быстро, что я и ойкнуть не успею… — я припомнил, что минуты две назад Топа и впрямь заливался яростным лаем, но мы не обратили на это внимание, увлеченные игрой.
— Ну, Степанов, сами виноваты, — сказал отец, и я воочию увидел, как он при этом разводит руками. — Не стоило входить за калитку, не позвав меня из-за забора. Но, вроде, я вовремя успел, и с вами все в порядке… — мне показалось, что отец говорит хотя и вежливо, но холодно.
— В полном порядке, — заверил Степанов. — Классный зверь, должен сказать. Мне бы пару таких зверей — и я бы всех своих громил выставил пинком под зад! Но, хоть у вас и надежный сторож, все равно мое предложение будет дельным.