Тайная гавань
Шрифт:
Грэйния в мыслях всегда связывала отца со всем красивым и теперь спрашивала себя, как он может одобрять ее брак с человеком уродливым и внешне и внутренне.
Она открыла дверь спальни и еще раз удивилась тому, что ставни на больших окнах, занимающих всю стену, открыты.
Она увидела за окнами пальмы на фоне неба, сиявшего золотом.
В комнате стоял аромат, навсегда связанный у нее с матерью, — нежный запах жасмина, белые звездочки которого распускались в саду круглый год.
Графиня сама извлекала из растений эссенцию для своих духов; Грэйния так живо представила себе мать, что инстинктивно посмотрела в сторону кровати, словно ожидая увидеть откинувшуюся на подушки знакомую фигуру.
Но тут она замерла, будто приросла к месту, широко раскрыв глаза и не веря им.
Вовсе не ее мать, а незнакомый мужчина лежал в кровати, откинувшись на белые подушки.
На секунду она подумала, что это просто игра воображения. Потом, как будто стало светлее, она совершенно ясно и безошибочно увидела голову мужчины на материнской подушке.
Постояла немного в сомнении: уходить или оставаться.
Но мужчина, казалось, даже во сне ощутил ее присутствие: он пошевелился и открыл глаза. Некоторое время он и Грэйния молча смотрели друг на друга.
Мужчина был хорош собой — пожалуй, его можно было бы назвать красивым.
Темные волосы откинуты назад с широкого лба, черты чисто выбритого лица правильны и четки, темные глаза несколько секунд глядели на Грэйнию сонно и с недоумением.
Потом их выражение изменилось — в них промелькнула искорка узнавания, а на губах появилась улыбка.
— Кто вы такой? Что вы здесь делаете? — спросила Грэйния.
— Прошу прощения, мадемуазель, — ответил мужчина, усаживаясь на постели с подушками за спиной, — но у меня нет причины спрашивать, кто вы такая, поскольку ваше изображение висит на стене прямо передо мной.
Почти бессознательно Грэйния повернула голову в ту сторону, где прямо напротив кровати над комодом висел портрет матери, написанный в тот год, когда она вышла замуж, еще до отъезда на Гренаду.
— Это изображение моей матери, — сказала Грэйния. — Что вы здесь делаете?
Проговорив эти слова, она вдруг сообразила, что, судя по выговору, перед ней вовсе не англичанин. Грэйния даже задохнулась от волнения.
— Вы француз! — воскликнула она.
— Да, мадемуазель, я француз, — признал незнакомец. — Я готов принести извинения в том, что занял комнату вашей матушки, но дом был пуст.
— Я знаю, — возразила Грэйния. — Но вы… не имеете права! Это вторжение с вашей стороны. И я не понимаю…
Но тут она умолкла и набрала побольше воздуха в грудь, прежде чем решилась сказать:
— Мне думается, я уже слышала о вас. Мужчина сделал легкое движение рукой.
— Вынужден признаться, что пользуюсь скорее дурной, нежели доброй славой, — произнес он. — Бофор — к вашим услугам!
— Пират!
— Вот именно, мадемуазель! И глубоко сокрушенный пират, если его присутствие причиняет вам беспокойство.
— Разумеется, причиняет! — отрезала Грэйния. — Как я уже говорила, вы не имели права на вторжение только потому, что нас не было дома.
— Мне было известно, что дом пустует, и позволю себе добавить, что никто не ожидал вашего приезда сюда после возвращения на Гренаду.
Последовало молчание. Потом Грэйния произнесла задумчиво:
— Из ваших слов следует, что вы… знали о моем возвращении на остров.
Пират улыбнулся и показался при этом не только помолодевшим, но чуть ли не по-мальчишески озорным.
— Я склонен думать, что любой человек на острове об этом осведомлен. Слухи разносят и ветер, и песни птичек.
— Так вы знали, что мой отец уехал в Англию? Пират кивнул.
— Я знал об этом, а также и о том, что вы его вызвали, потому что ваша матушка заболела. Надеюсь, ей теперь лучше?
— Она… умерла.
— Примите мои глубочайшие соболезнования, мадемуазель.
Слова прозвучали искренне и отнюдь не навязчиво.
Внезапно Грэйния отдала себе отчет, что разговаривает она с пиратом, а он лежит в постели ее матери и, судя по обнаженным плечам, лежит попросту голый.
Она полуобернулась к двери, но тут пират сказал:
— Если вы позволите мне одеться, мадемуазель, я спущусь вниз и объясню вам свое присутствие, а также принесу свои извинения, прежде, чем покину ваш дом.
— Благодарю вас, — ответила Грэйния, вышла из комнаты и закрыла дверь.
Остановившись на площадке, она подумала, что теперь-то уж определенно спит и видит сон — наяву такое невозможно.
Как могло произойти, что она вернулась домой и обнаружила здесь пирата, да к тому же еще француза?
Она должна была перепугаться не только потому, что незнакомец оказался пиратом, но и потому, что он француз.
Но по каким-то совершенно необъяснимым причинам он ее не напугал.
Получалось так, что, попроси она его уйти, он сделал бы это немедленно, но, только убедившись, что она принимает его извинения за вторжение в дом во время ее отсутствия.
«Это же все совершенно немыслимо!» — твердила она себе, но не сердилась.
Она пошла к себе в комнату и нашла ее именно в таком состоянии, какого и следовало ожидать после рассказа Эйба.
Открыв ставни, она увидела толстый слой пыли на полу, на туалетном столике и на простыне, которой была закрыта постель.
Две маленькие ящерицы шмыгнули за занавеску, когда она вошла, и запах сырой плесени перекрьшал все прочие запахи, пока она не открыла окно.
Отворив гардероб, Грэйния убедилась, что не может переодеться ни в одно из своих прежних платьев, висевших там: за три года она сильно выросла, и, хотя оставалась по-прежнему тоненькой, фигура у нее была уже не детская и обнаруживала первые женственные округлости.