Тайная гавань
Шрифт:
— Возможно, этого-то мне и не следует делать, — загадочно ответил француз.
Грэйния хотела, было попросить у него объяснение, но он не дал ей заговорить:
— Поспешим. Давайте пойдем и посмотрим мой корабль, а то вдруг ваш отец вернется раньше, чем мы предполагаем.
И Грэйния, словно опасаясь, что такое и в самом деле может случиться, быстро спустилась по лестнице с веранды вместе с французом.
Они прошли через запущенный сад, за которым никто не ухаживал после отъезда матери Грейнии и скоро очутились среди сосен.
Достаточно
Она разглядела кормовую палубу, носовой кубрик и высокие мачты. Паруса были свернуты, но Грэйнии казалось, что развернуть их можно легко и быстро.
И тогда корабль уплывет, а она останется и больше его не увидит.
Судно стояло на якоре у самого конца причала, с берега на палубу был перекинут дощатый трап.
Грэйния и ее спутник прошли по грубо оструганным, неровным доскам причала к трапу, и француз спросил:
— Не боитесь? Вы видите, трап без перил.
— Конечно, нет, — с улыбкой ответила Грэйния.
— Тогда позвольте мне пройти первым и доставьте удовольствие помочь вам подняться на борт.
В тоне его голоса было нечто, смутившее Грейнию.
Он протянул ей руку, она взяла ее и, почувствовав, как дрожат пальцы Бофора, испытала неведомое до сих пор странное ощущение.
Корабль оказался очаровательным — настоящая игрушка.
Палуба выскоблена до блеска, краска везде свежая; матросы возились с какими-то веревками и вроде бы не обратили внимания на пришедших, но Грзйния была уверена, что исподтишка они наблюдают за тем, как она выступает рядом с их капитаном.
Бофор помог ей спуститься по нескольким ступенькам и отворил дверь, которая, как она поняла, вела в каюту.
Солнце проникало в каюту сквозь квадратные окна и бросало живые блики на стены.
Грэйния считала, что на пиратском корабле должны царить грязь и беспорядок. В рассказах, прочитанных ею, капитанская каюта являла собой мрачную берлогу, битком набитую абордажными саблями и пустыми бутылками.
Но эта каюта была такой же, как комната в доме — с удобными креслами и кроватью в углу с четырьмя столбиками и задернутыми занавесками.
В каюте все сияло чистотой и слегка пахло воском и лавандой.
На полу лежал ковер, на креслах — подушки, а на столе стояла ваза с цветами, срезанными, очевидно, в саду возле дома.
Грэйния стояла и оглядывалась, но вдруг заметила, что Бофор смотрит на нее с улыбкой.
— Ну и как? — спросил он.
— Здесь очень красиво и уютно.
— Теперь это мой дом, — сказал он, — а французы любят не только хорошую еду, но и комфорт.
— Но ведь вам постоянно грозит опасность, — заметила Грэйния, — ведь если вас увидят англичане или французы, то постараются убить вас или взять в плен. И тогда все равно убьют.
— Это мне ясно, — ответил он. — Но опасность меня возбуждает. Впрочем, хоть это и покажется вам явным противоречием, я стараюсь не рисковать.
— Тогда почему же… — начала было Грэйния, но спохватилась, что проявляет излишнее любопытство и вмешивается в чужие личные дела.
— Проходите и присаживайтесь, — пригласил француз. — Я хочу, чтобы вы чувствовали себя свободно у меня в каюте, и, когда вас здесь не будет, я стану воображать, что вы еще тут.
Он говорил спокойно, однако Грэйния отчего-то покраснела при этих словах.
Она послушно уселась в одно из кресел, солнечный свет коснулся ее головы и позолотил волосы.
Был ранний час утра, и Грэйния не надела шляпу. Почему-то ей казалось совершенно естественным сидеть вот так в каюте и разговаривать с мужчиной, который был для нее привлекательнее, чем любой из тех, кого она знала в Лондоне.
— Почему вы называете себя Бофором? — помолчав, спросила она, чтобы рассеять возникшую неловкость.
— Потому что это мое имя, — ответил он. — Мне его дали при крещении, и оно кажется мне вполне подходящим прозвищем, поскольку я не могу употреблять свою фамилию.
— Почему?
— Это было бы немыслимо. Во-первых, мои предки перевернулись бы в своих гробах, а во-вторых, я когда-нибудь надеюсь вернуться в свои владения.
— Вы не можете вернуться во Францию, — быстро проговорила Грэйния, вспомнив о революции.
— Это мне тоже ясно, — сказал он, — но дом мой не там, если не считать совсем юного возраста.
— Тогда где же? Или я не должна задавать подобный вопрос?
— Позволено ли мне сказать, что пока мы с вами сидим вот так вместе, мы можем задавать друг другу любые вопросы? Ваш интерес лестен для меня. Отвечу вам, что я прибыл с Мартиники, где у меня были плантации, а мое полное имя Бофор де Ванс.
— Имя красивое.
— Графский род де Вансов существовал во Франции долгие века. Он составляет часть истории этой страны.
— И вы тоже граф?
— Поскольку отец мой умер, я глава семьи.
— Но ваш дом на Мартинике.
— Был там!
Грэйния посмотрела на него в изумлении, потом воскликнула:
— Так вы изгнанник! Англичане захватили Мартинику в прошлом году!
— Совершенно верно, — согласился граф. — Я бы, несомненно, погиб, если бы не успел бежать до того, как они захватили мою плантацию.
— Так вот почему вы стали пиратом!
— Да, поэтому я стал пиратом и останусь им до тех пор, пока англичане не будут изгнаны, а это непременно произойдет, и тогда я получу назад свои владения.
Грэйния тихонько вздохнула.
— На этих островах вечно идет война, и так ужасно потерять жизнь.
— Я и сам об этом думал, — заметил граф, — но, по крайней мере, здесь я в большей безопасности, чем где бы то ни было.
Грэйния промолчала. Она подумала, что если он и в безопасности, то она-то, наоборот, в опасности, и в очень большой: она грозит ей и со стороны восставших, и, в еще большей степени, со стороны Родерика Мэйгрина.