Тайная гавань
Шрифт:
— Погода стояла сырая и холодная, а мама столько лет прожила в жарком климате, и, как говорил врач, кровь у нее сделалась жидкой. Она была слишком слаба для английского климата.
— Понимаю, — негромко отозвался француз. — Но вы могли бы сказать отцу, что не хотите выходить за этого человека.
— Я говорила ему. Но он заявил, что это дело решенное. К тому же мистер Мэйгрин очень богат.
Пожалуй, она проявляла некоторую некорректность по отношению к отцу, но ведь суть дела заключалась именно в богатстве Родерика Мэйгрина,
— Невыносимое положение! — внезапно высказался француз, и тогда Грэйния решилась повторить свой вопрос:
— Но что же мне делать?
— Когда я лежал впостели и смотрел на портрет вашейматери, — негромко заговорил Бофор, — я думал, что не может бьпъ женщины красивее, милее и привлекательнее. Но теперь я увидел вас, внешне такпохожую на мать, я понял, что художник кое-что не сумел изобразить.
— Что же это? — спросила Грэйния.
— Вы обладаете тем, мадемуазель, что мы, французы, обозначаем словом spiritualite, то есть одухотворенностью. Перенести это на полотно мог бы разве что Микеланджело… или Боттичелли.
— Благодарю вас, — тихо сказала Грэйния.
— Я вовсе не делаю вам комплимент, — возразил Бофор, — а только констатирую факт. Именно поэтому я считаю немыслимым ваш брак с Мэйгрином. Я видел его всего один раз, но наслышан онем достаточно и скажу вам всю правду: лучше вамумереть, чем стать егоженой!
Грэйния стиснула руки.
— Я чувствую то же самое, но я знаю, что папа не послушает меня. Когда он приедет сюда, он принудит меня выйти замуж, что бы я ни говорила и как бы ни умоляла его.
Француз встал, подошел к перилам веранды и оперся о них.
Грэйния решила, что он смотрит на свой корабль; как легко ему уплыть на корабле из гавани в открытое море, стать свободным и позабыть обо всех тревогах и бедах на острове, в том числе и о ее собственных бедах.
Стоя так, Бофор выглядел очень элегантно; его профиль четким силуэтом рисовался на фоне бугенвиллий.
И она представила себе, что ждет его не корабль, а фаэтон, запряженный парой чистокровных лошадей, и вот он приглашает ее, Грейнию, на прогулку в Гайд-парк.
Там их ждали бы только поклоны друзей, разговоры и веселье светского Лондона, и никаких тебе восстаний, кровопролитий, никакого брака с Родериком Мэйгрином.
Грэйния вдруг подумала — каким абсурдным это ни казалось бы теперь! — что француз убережет ее от мира, ставшего для нее таким ужасным и пугающим, от мира, где она вдруг почувствовала себя совершенно беспомощной.
— Когда вы ждете вашего отца? — спросил Бофор.
Голос был более резким и громким, чем Грэйния ожидала.
— Не имею представления, — помедлив, ответила она. — Я ушла оттуда еще затемно… Они пили всю ночь… и еще не ложились в постель.
Француз кивнул, словно бы
— У нас еще есть время. В данную минуту я предлагаю вам пока что не беспокоиться о вашем будущем, а если хотите, приглашаю вас посетить мой корабль.
— Это можно? — спросила Грэйния.
— Сочту за честь.
— Тогда, если позволите, я бы переоделась. Скоро станет очень жарко.
— Ну, разумеется!
Грэйния чуть ли не бегом поднялась к себе наверх. Как она и предполагала, Эйб уже принес чемоданы и оставил их в комнате матери.
Грэйния развязала веревки и открыла чемоданы. Позже она отыщет кого-нибудь из прежней женской прислуги, и ей помогут распаковать все как следует. А пока ей просто хотелось найти платье, в котором она бы выглядела наилучшим образом, — впрочем, она сама себе не признавалась в таком желании.
Быстро извлекла из первого же чемодана платье, купленное в Лондоне. Грэйния носила это красивое платье еще в прошлом году, но широкие юбки пока не вышли из моды, а совершенно чистая кружевная косынка фишю лишь слегка помялась за долгую дорогу.
За считанные минуты сбросив с себя одежду, в которой она ехала верхом, Грэйния вымылась. Она ничуть не удивилась, обнаружив большой кувшин с чистой, прохладной водой.
Потом оделась и спустилась вниз, уверенная, что пират ее дожидается.
Она не ошиблась.
Пират сидел на веранде, подвинув стул на солнцепек, и Грэйния поняла, почему у него такая темная кожа: в отличие от лондонских щеголей он не боялся загореть.
Загар ему шел; видимо, из-за бронзового цвета кожи Грэйния была не слишком шокирована его наготой, когда увидела его в постели.
Француз встал при ее появлении, в глазах у него было откровенное восхищение, на губах — улыбка.
Но как отличались выражение его лица, его взгляд от мерзкого разглядывания Родерика Мэй-грина, который смотрел на ее грудь так, словно видел ее обнаженной!
— Позвольте мне сказать, что вы прекрасны и напоминаете фею весны, — учтиво проговорил француз.
— Мне приятно это слышать, — ответила Грэйния.
— Но комплименты вам, вероятно, наскучили и в Лондоне.
— Я получала комплименты, если можно так их назвать, только за свои работы в школе. Ну, может быть, раз или два слышала любезности от джентльменов, которые заезжали за мамой, чтобы проводить ее на бал или в Воксхолл.
— Вы были слишком молоды, чтобы стать светской львицей?
— Вот именно, — ответила Грэйния, — а теперь я, пожалуй, утратила такую возможность навсегда.
— Это вас огорчает?
— Скорее разочаровывает. Мама часто рассказывала о балах и приемах. Мне казалось, я хорошо все это представляю себе, и нередко я мечтала о балах.
— Уверяю вас, что в мире немало куда более привлекательных вещей.
— Тогда вы должны рассказать мне о них, — попросила Грэйния. — Это возместит мне то, что я утратила.