Тайная история американской империи: Экономические убийцы и правда о глобальной коррупции
Шрифт:
Жителей ближневосточных стран приводило в бешенство, что Саудовская Аравия пошла на сделку с американскими экономическими убийцами, поскольку это привело к ненавистной европеизации страны, хранящей главные святыни ислама. Вторжение в 1991 году в Ирак и последовавшее за этим присутствие в стране многочисленного американского военного контингента стали очередными доказательствами в пользу теории, согласно которой Запад продолжает традиции, заложенные средневековыми европейскими религиозными фанатиками.
На этом фоне второе вторжение американцев в Ирак переполнило чашу терпения мусульман и даже придало арабским боевикам некоторую легитимность — в глазах многих они вмиг превратились из «террористов» в
Размышляя об эскалации гонки вооружения и о том, что это означает для Ближнего Востока, я погрузился в еще более горькое отчаяние. Сегодня наш мир, как никогда ранее, ощетинился оружием. Именно на его производстве зиждется экономическое благополучие корпоратократии. Американские компании, производящие вооружение и военную технику, относятся к числу самых прибыльных в мире.
Вместе с компаниями таких стран, как Великобритания, Франция, Россия и Бразилия, они осуществляют продажу оружия почти на 900 миллиардов долларов в год. С одной стороны, стремление создавать арсеналы химического, ядерного и биологического оружия вместе с традиционными видами вооружения способно дать мощный толчок экономике, а с другой — это постоянная угроза массового уничтожения. «Потребление» вооружений достигло глобальных масштабов, и политический статус страны на мировой арене нередко измеряется степенью ее вооруженности.
Корпоратократия сумела привязать бизнес торговли смертью к международной дипломатии. Вот пример: Израиль и Египет потому ежегодно получают от Вашингтона миллиарды долларов, что подписали Кэмп-Дэвидские соглашения 1978 года; в качестве одного из условий этой «мирной» сделки они обязаны ежегодно тратить львиную долю этих средств на закупку американских вооружений.
Между тем солнце окончательно скрылось, и самолет, в котором я летел, окутала тьма. «Какие перемены претерпела геополитика со времен, когда я в компании Джеймса и Фрэнка ехал из Кермана в Бендер-Аббас», — думал я. Мы следовали по древнему караванному пути как раз в то время, когда заканчивалась война во Вьетнаме.
С тех пор Ближний Восток превратился в мировой полигон для испытания продукции военной промышленности, а заодно и в крупнейший для нее рынок. А после того как холодная война отошла в прошлое, на место коммунистов, олицетворявших мировую угрозу, которая оправдывала постоянную эскалацию военного производства, пришли исламские революционеры. Даже самое поверхностное знание истории делало все эту ситуацию — равно как и ее коммерческую подоплеку — совершенно прозрачной.
Меня удивляло, как такое множество вроде бы образованных людей поддалось на обман, поверив, будто нынешние войны и насилие имеют целью защиту наших благородных идеалов. Экономические убийцы и медиамагнаты достигли высот совершенства, подсовывая миру дезинформацию, которая выставляет алчность и господство в благородном облике свободы и демократии. Вот кто отлично служит интересам корпоратократии.
К моменту, когда самолет наконец приземлился в аэропорту Катара, длительность перелета, который я перенес, составила 24 часа. Я испытывал крайнюю усталость и совершенно утратил ориентацию во времени. Несомненно, я был не готов к встрече с человеком, с которым меня собиралась свести судьба.
39
Катар и Дубай: Лас-Вегас на земле, где правят бал муллы
В терминал катарского аэропорта я вышел совершенно измученным и отупевшим, однако, оглядываясь по сторонам, не уставал поражаться тому, насколько все изменилось. То, что меня теперь окружало, куда больше походило на торговый пассаж, нежели на запомнившиеся мне со времен работы в качестве экономического убийцы аэропорты ближневосточных стран. Связь с прошлым прослеживалась только по присутствию людей в традиционной для мусульман одежде: мужчины были в балахонах до пят и куфиях, а женщины — в хиджабах.
Маясь в очереди за мороженым, я разговорился с мужчиной в джинсах, легкой рубашке-поло и спортивной куртке. Он оказался застройщиком из лос-анджелесской компании. Заметив мое удивление по поводу его присутствия в катарском аэропорту, мужчина сказал: «Многие боятся Ближнего Востока из-за разгула насилия. Однако есть и другая сторона жизни в этих местах. Ее хорошо видно и здесь, хотя бы по размаху строительства, но это лишь жалкое подобие того, чем поражает Дубай. Деньги, питающие насилие, поступают отсюда, из стран по эту сторону Персидского залива, из клуба миллиардеров. Ничего удивительного — капиталистический материализм в чистом виде. Прожорливость и всеядность, — американец широко улыбнулся, — это как раз то, что мне нужно. Мусульмане, оказывается, ничем не отличаются от всех прочих. Они любят золото и бриллианты, им подавай ролексы и мерседесы. Конечно, арабы могут запудрить тебе мозги рассуждениями о том, что надо вести аскетическую жизнь, следовать заветам Аллаха, не брать процентов за кредит, требовать, чтобы женщины ходили в парандже и все прочее в том же духе. Но оглянитесь вокруг: черт меня побери, если они сами следуют всем этим правилам».
За разговором подошла наша очередь. Он настоял на том, чтобы заплатить за мое мороженое. Мы прошлись среди моря столиков — можно было подумать, что это кафетерий в каком-нибудь крупном американском торговом центре, — и уселись за один из них. Моего спутника распирало от желания поговорить.
«Так вот, Дубай — это как мексиканский пирожок-энчилада среди лепешек без начинки, — рассуждал он, слизывая мороженое с края стаканчика. — Нигде в мире больше не встретишь ничего подобного. Тамошние арабы под рассуждения об Аллахе нагнали сотни тысяч иностранных рабочих и огромные бульдозеры — рыть землю, отводить море, возводить плотины, углублять дно и все такое прочее.
Дубай сегодня развивается быстрее и масштабнее, чем любая другая страна мира. Они завели у себя 80-метровый горнолыжный склон — на закрытом стадионе, построили самый высокий в мире отель, а скоро у них появится и самое высокое в мире здание».
Теперь он атаковал мороженое с такой жадностью, будто эти рассуждения вызвали у него зверский аппетит. «Только представьте: Дубай превращается в дом-микрокосм всего мира: сотни рукотворных островов, каждый олицетворяет собой отдельную страну или регион, и все это — на огромной акватории пять на пять миль, прямо там, где раньше плескались воды Персидского залива. Это же голубая мечта каждого застройщика!»
Он прикончил мороженое и вытер руки о джинсы. «Думаете, все эти мусульманские парни не любят алкоголя и женщин? Прикиньте-ка: в Дубае полно всего — и лучшего виски, и игорных заведений, и доступных женщин, и наркоты, и любого сорта проституции. Есть деньги — и к твоим услугам все, что ни пожелаешь. Абсолютно все».
Но вот я вновь на борту авиалайнера, который летит над Персидским заливом, освещенным светом звезд. Ночь была такая же безлунная, как и в те далекие теперь годы, когда я гулял в компании профессора Несима. Наверняка мы будем пролетать над тем местом, где этот мол выдается в воды Ормузского пролива. Я молча смотрел в темноту иллюминатора. Не было видно ровным счетом ничего. Я припомнил, что в год, когда завершалась моя карьера экономического убийцы, будущее президента Картера связывали с Ираном. Шах, которого тогда так резко осуждал Несим, уже лишился трона, американское посольство в Тегеране было захвачено, а в центре мирового внимания находилась судьба 52 американских заложников.