Тайная история атомной бомбы
Шрифт:
Хотя Гитлер и потерпел поражение в битве за Москву, к концу весны 1942 года Восточный фронт стабилизировался. Группа армий «Юг» прорывалась к Кавказу, где находились стратегически важные советские нефтяные месторождения. Наступление уверенно развивалось, но Гитлер, уже немало обеспокоенный военными неудачами, решил усилить контроль над своими силами. Он разделил наступавшие войска на две части. Первая группа продолжала путь на Кавказ, а Шестая армия и Четвертая танковая армия направились на 500 километров восточнее, к Волге и Сталинграду.
Это решение было не бесспорным. Сталинград считался важнейшим промышленным городом, Волга — крупнейшей транспортной артерией.
К сентябрю Сталинград был практически захвачен. Люфтваффе разбомбило весь город, превратив его в обугленные руины. Сталин приказал «Ни шагу назад» и запретил эвакуировать из города мирное население, чтобы ужесточить сопротивление советских войск врагу. Советским рядовым, прибывавшим в город, удавалось прожить там в среднем сутки. Но народ не сдавался. Вдохновляемая самоотверженным генералом Василием Чуйковым, 62-я армия защищала развалины каждого дома, каждого завода. Любое территориальное преимущество, завоеванное немцами днем, Красная армия отбивала ночью. Битва за Сталинград стала самым кровопролитным сражением в истории человечества.
«Зона Y»
В сентябре 1942 года, через несколько недель после вступления в новую должность Гровс отправился с инспекцией по предприятиям, занятым в американской программе по созданию атомной бомбы. То, что он увидел, порядком его разочаровало.
Первую остановку он сделал в Питтсбурге, где находились исследовательские лаборатории, принадлежащие Westinghouse Electric and Manufacturing Company. В Вирджинском университете и в лаборатории Standard Oil Development Company в городе Бейвей, Нью-Джерси (где в итоге построили экспериментальный завод) продолжались опыты по разделению изотопов методом центрифугирования. Перед компанией Westinghouse стояла задача сконструировать объемные высокоскоростные центрифуги для крупномасштабного выделения урана-235. Определенно это было не лучшее место для начала проверки. У ученых накопились технические проблемы, проект, казалось, не был столь важным. И по рекомендации Гровса эти исследования вскоре закрыли.
Из Питтсбурга Гровс отправился в Колумбийский университет Нью-Йорка, в котором изучали метод газовой диффузии. Контролировал работы химик Гарольд Юри. Ученые, с которыми здесь встретился Гровс, более оптимистично высказывались об изучаемом ими методе. Единственной серьезной проблемой была коррозия, вызываемая гексафторидом урана. В газодиффузионной установке требовалось смонтировать бесчисленное количество пористых мембран из коррозиеустойчивого вещества. Пока такое вещество известно не было. Гровс счел, что работы следует продолжить, но усомнился, что они дадут положительный результат.
Из Колумбийского университета путь Гровса лежал на запад. Генерал прибыл в чикагский «Метлаб» 5 октября. Ему показалось, что возведение экспериментального реактора, которым руководил Ферми, уверенно продвигается вперед. Однако Гровс поразился, насколько смутно ученые представляли себе детали работы, которые с инженерной точки зрения считались фундаментальными. Если бомбу планируется сконструировать вовремя, то программа уже должна была дать ответы на некоторые ключевые вопросы: сколько? какого размера? как долго? Физикам же, казалось, доставляло удовольствие все еще предполагать и прикидывать. Гровс напомнил им,
Гровс, убежденный, что его окружают одни «ботаники», считал необходимым еще раз дать понять своим подчиненным (среди которых, кстати, было несколько нобелевских лауреатов): он не испытывает пиетета перед их ученостью. Гровс утверждал, что его десятилетнее среднее образование стоит двух докторских степеней. После этого генерал дал ученым время обдумать важность этого утверждения. Но Сци- ларду времени на размышления почти не понадобилось. «Ну как можно работать с такими людьми?!» — вопрошал он своих коллег чуть позже. Однако неприязнь между Сцилардом и Гровсом была взаимной. Генерал почти сразу счел ученого возмутителем спокойствия и приложил немало усилий, чтобы засадить его за решетку до конца войны97.
Из Чикаго Гровс двинулся дальше на запад, в радиационную лабораторию Беркли, куда прибыл 8 октября. Лоуренс, мастерски превративший из инспекции экскурсию, произвел на Гровса очень приятное впечатление. Гровс надеялся, что хотя бы здесь, в Калифорнии, его ждут хорошие новости. Лоуренс пообещал продемонстрировать ему новейшую машину. На тот момент он перешел от работы с 93-сантиметровым циклотроном к использованию нового, 467-сантиметрового суперциклотрона, который уже был готов, и ввод его в эксплуатацию планировался на июнь 1942 года. Циклотроны, специально предназначенные для выделения урана-235, теперь назывались «калютронами» — в честь Калифорнийского университета.
467-сантиметровый калютрон находился в большом круглом здании, расположенном в Чартер Хилл, за кампусом университета Беркли. Лоуренс сел за пульт управления огромной машины и объяснил, как она работает. Достаточно впечатленный, Гровс спросил, сколько времени потребуется, чтобы приступить к практически значимому разделению. Лоуренс признался, что пока сколь-нибудь значительные опыты не проводились, машина еще ни разу не работала дольше десяти-пятнадцати минут подряд. Чтобы в циклотроне установился необходимый вакуум, машина должна проработать от 14 до 24 часов.
Серьезно удрученный, Гровс направился в лабораторию Оппенгеймера в Ле-Конте-Холл. Эта встреча прошла совсем не так, как можно было себе представить. Оппенгеймер — худой, аскетичный, радикальный интеллектуал с исключительной остротой как ума, так и языка — совсем не походил на карьериста-военного, сидевшего напротив. Гровс — белозубый, полноватый, консервативный сын пресвитерианского пастора — отличался прагматизмом инженера и не скрывал отвращения к интеллектуальности. Но при всем несходстве эти двое почти сразу прониклись симпатией друг к другу — в основном потому, что Оппенгеймер оказался достаточно проницательным и понял, как впечатлить Гровса и расположить его к себе. Труд над атомной бомбой дал Оппенгеймеру новое понимание не только управленческого дела, но и, возможно, всей научной жизни. Ученый хотел во что бы то ни стало сохранить свой пост.
Гровса поразила глубокая компетентность Оппенгеймера как физика, его всестороннее понимание ситуации и умение доходчиво объяснять научные проблемы. Но что важнее, Оппенгеймеру удалось обнадежить Гровса. «Экспертов в этой области нет, — заявил Оппенгеймер. — Она слишком нова». Далее он настаивал, что всех ученых, изучающих физику бомбы и ее конструкцию, нужно собрать в единой специальной лаборатории: только вместе они смогут решить все те проблемы, с которыми пришлось столкнуться.