Тайная история Леонардо да Винчи
Шрифт:
В воздух взвились облака дыма, едкие клубы пороха и гарь перегретого металла. Океан бурлил и шипел, когда рукотворные каменные шары падали в воду, промахиваясь мимо мишеней. Корабли Деватдара перестраивались в боевое положение — флагман в центре.
— Паруса убрать, обрасопить реи! — приказал капитан корабля.
Делать Леонардо было почти что нечего. Матросы, обслуживающие бомбарды на квартердеке и форкастеле, знали свое дело; ему оставалось только присматривать за всем. Один подносил к казеннику зажженный фитиль, другой целился и молился, чтобы взрывом не разнесло камеру и бочонок с порохом.
Все было наготове: корзины с шипастыми, воняющими скипидаром шарами — греческий огонь Леонардо; те же шары, прикрепленные к копьям и готовые вылететь из коротких
Офицер-канонир, стоявший рядом с Леонардо, надсадно выкрикивал приказы. Опустились весла, рявкнули восемь пушек; от вражеского флагмана эхом долетел ответный залп. Вначале казалось, что это всего лишь шумная игра, но долю секунды спустя все переменилось. Две турецкие галеры вовсю гребли к каравеллам, шедшим на флангах корабля Деватдара; они мчались в лоб, взрезая веслами воду. Это были изящные большие суда, с каждого борта — по тридцать скамей с гребцами. Эти быстрые суда предназначались лишь для того, чтобы доставить абордажные команды к месту схватки, а потому несли на себе всего пару пушек.
— Цельтесь в весла! — завопил на палубе «Надежного» кто-то из канониров.
Но попасть в галеры было затруднительно. Пушки рявкали, аркебузиры палили, вода вскипала вокруг галер; и чем ближе они подходили, тем лучше видел Леонардо солдат в разноцветных кафтанах и тюрбанах, слышал их воинственные вопли и мерный бой барабанов. Люди, которых отделяла от него только полоска воды, обезумели от жажды крови и боя, и море подхватывало и усиливало их крики.
— Чуешь вонь? — спросил Бенедетто у Леонардо. — Сейчас учуешь — это воняют гребцы, бедолаги, возможно, среди них есть и итальянцы. Они прикованы к веслам и испражняются там, где сидят. — Бенедетто говорил отрывисто, будто задыхаясь. — Давай ближе к укрытию, Леонардо, пора.
Тут он улыбнулся. Леонардо гадал, о чем думает его друг, потому что Бенедетто казался одновременно испуганным и ликующим.
Они оставались в середине корабля, под защитой фальшборта, и Леонардо действительно учуял вонь, исходившую от рабов, — запах пота и экскрементов; а еще ему почудился и запах крови.
Агостин отдал приказ стрелять; и Леонардо велел своим людям опустить весла.
Мгновением позже «Надежный» дал залп.
Одно из каменных ядер раздробило корпус галеры, другое ударило в борт, и турецкие весла взлетели в воздух, как будто к ним привязали ракеты. Раздались вопли, фонтанами била кровь и летели обломки костей. Куски разорванных тел падали в море, которое глотало их так жадно, словно его бирюзовая гладь стала воплощением вечно алчущего бога. Горький, как желчь, комок поднялся в горле у Леонардо. Дурное предчувствие охватило его, словно увиденное явилось лишь отражением грядущего; он повернулся к кораблю Деватдара — и увидел, что залп турецких пушек ударил в него, запалив левый борт. Флагман ответил залпом, который снес грот-мачту турка, и она рухнула, сокрушая нос вражеского судна. Две галеры противника тоже выпалили по «Аполлонии», но главным их делом было взять трехмачтовое судно на абордаж, когда — и если — тому придет время.
Леонардо сходил с ума от тревоги за Никколо и Айше. Он представлял себе Айше в ее каюте, которая находилась как раз там, куда попало ядро. А Никколо, должно быть, на палубе и готовится к бою, он ведь считает себя мужчиной, а не мальчиком.
С неба дождем посыпались стрелы.
— Спускайся вниз, Леонардо! — крикнул Бенедетто.
Рявкнули бомбарды, поразив вражескую галеру; и она ответила залпом своих пушек. Вокруг вопили и кричали солдаты и матросы. Многие были ранены; кое-кто стрелял из арбалетов, но они не могли соперничать с длинными луками турок, стрелявших с большего расстояния. Галера подошла ближе, хотя бомбарды «Надежного» палили по ней и вот-вот должны были потопить.
Пролаяли аркебузы, но бомбарды
На палубу каравеллы полетели огненные шары. Языки пламени лизали обшивку; дым был так густ, что день казался ночью. Но всего невыносимее был ливень стрел — он не прекращался ни на мгновение. Слышны были лишь стоны раненых и умирающих да посвист стрел, выпускаемых из луков и арбалетов.
Кругом Леонардо падали воины; один свалился прямо на него — грудь пробита стрелой под самым соском, вместе с хрипами и свистом изо рта течет и пузырится на губах кровь. Лучник был совсем мальчишкой. Теперь все двигались быстро — но Леонардо казалось, что нестерпимо медленно, словно он провалился в сон наяву. И он забыл обо всем, кроме пульса времени, что был подобен барабанному бою; но руки и ноги да Винчи сами знали, что им делать. Он потушил огонь на палубе и, схватив укрепленную на шесте гранату, метнул ее в грудь турка, что забросил абордажный крюк на борт «Надежного». Человек вскрикнул и окутался пламенем. А Леонардо вместе с остальными уже швырял во врагов и на палубу галеры кувшины с греческим огнем. Словно со стороны, из какого-то тихого потаенного места Леонардо слышал самого себя — он кричал и швырял хрупкие сосуды со смолой, что мгновенно вспыхивали на палубе галеры.
Вокруг падали люди, но Леонардо был быстр, и Бог стоял за его плечами — ни стрела, ни огонь не касались его.
Теперь палуба каравеллы кипела, как море — но море людское. Турки лезли со всех сторон, и непрерывно слышалось щелканье падающих стрел, им не было конца, и каждая пядь обшивки была уже утыкана ими. Леонардо заметил главу мамлюков: тот был со своими людьми, дрался в самой гуще боя, разрубая тела с ревом дикого зверя. Капитан корабля невредимым стоял на корме в окружении стражей, что отбивали вражеские стрелы большими, заходящими друг за друга щитами.
И Леонардо слышал, как капитан что-то кричит, но голос был отдаленным и чужеродным в этом сне о крови и рубке, ибо в руках у Леонардо были меч и кинжал, и он рубил, рубил, не останавливаясь, отхватил руку сероглазому турку — еще одному мальчишке, неуспевшему даже отрастить бороды… да теперь он ее уже и не отрастит. Леонардо вертелся волчком, озирался, будто находясь в глазе бури, зачарованный, неуязвимый. Он зарубил еще одного турка и еще одного… И сейчас, в грохоте криков, лязге оружия, реве огня, в воплях, хрипах, взвизгах боя, в смешении атак и обороны, оскальзываясь в крови, Леонардо вспомнил…
Вспомнил, что он сделал с убийцами Джиневры. Увидел себя, словно пройдя сквозь время, потому что в угаре боя само время потеряло свой смысл, оно кромсалось каждым ударом меча. Он снова видел себя в спальне Джиневры, снова вскрывал ее убийц, словно они были свиньями, а он изучал их мускульное строение, рисунок их артерий, слои плоти. И вырывал их глаза, размазывал их в грязь.
Леонардо ощутил отвращение к себе, его тошнило от себя самого, и хотелось вновь захлопнуть двери собора памяти. Он снова был здесь — залитый кровью, пахнущий ею, потому что она покрывала его толстым слоем, точно густая мазь.
Он очнулся от своей жуткой грезы, когда в грудь Бенедетто вошла стрела.
— Нет! — крикнул он и подбежал к другу, лицо которого заливала кровь от пореза на щеке.
Полуоторванный лоскуток кожи зашевелился, когда Бенедетто заговорил.
— Выдерни стрелу, Леонардо, — попросил он, белея. — Пожалуйста…
— Легкое не задето, — сказал Леонардо, чтобы успокоить друга, и занялся стрелой, стараясь вытащить ее с наименьшим уроном.
Бенедетто хотел было застонать, но лишь клокочуще вздохнул — и лишился чувств, лицо его помертвело. Тогда Леонардо очистил и перевязал рану: работать с кровью, плотью и костями ему было привычно. На миг стало тихо, и тогда он услышал щелканье — несколько стрел ударились о палубу позади него, по-прежнему даже не задев его. Турки стреляли из луков со своего судна, с верхушки фок-мачты, на которой укрепили обложенную тюфяками корзину-платформу. Леонардо отнес Бенедетто в укрытие; и тут ему в голову пришла одна мысль.