Тайная история Леонардо да Винчи
Шрифт:
— Неуверен?
— Он не так везуч, как мы… у него нет системы запоминания.
Леонардо рассмеялся с нескрываемой горечью.
— Какая система может помочь в такие времена?
Даже обсуждать подобное казалось кощунством.
Здесь, где воздух заполняло множество мертвых душ и испепеленных останков того, что еще недавно являлось живой плотью, они говорили о мелких своих огорчениях; перед лицом вечности рассуждали о самой основе эфемерного… и все-таки они затрагивали важное, потому что хрупкая связь любви и дружбы существовала
— Ты знаешь, что здесь произошло? — спросил Леонардо.
— По словам персов, на них напали ночью и большинство было перебито в своих шатрах.
— Это же бессмыслица! Царь не мог настолько позволить себе размякнуть, чтобы…
— Нет, маэстро, — сказал Куан, — это правда. Всякому случается заснуть.
— Ты знаешь, что я имею в виду, — раздраженно сказал Леонардо.
Куан отвел от него взгляд и улыбнулся, но в улыбке сквозила ирония.
— Его также превзошли числом, и ему довелось сразиться с отборными янычарами Мустафы.
— Мустафы?
— Это любимый сын Великого Турка. Из всех его сыновей Мустафа больше всего похож на отца, как Зейналь был больше прочих похож на Кассано. Турки укрывались в горах.
— Значит, царь недооценил Мустафу.
Куан пожал плечами. Они проходили мимо незарытой могилы. У края ямы стоял на коленях человек в разодранной одежде, голова его кровоточила в тех местах, где были вырваны волосы; он выл и плакал, содрогаясь неудержимо, как в конвульсиях. Женщина, стоявшая за ним, тоже плакала, пронзительно подвывая и причитая. Хотя Леонардо знал, что не следует заглядывать в могилу, он не смог удержаться. Там лежали только женщины и дети.
Леонардо и Куан миновали стражу из персов и мамлюков и вошли в мечеть. В большой зале было сумрачно и прохладно. Узорчатые молитвенные коврики были расстелены по всему полу, и свет проникал в высокую залу сквозь узкие сводчатые окна. Уссун Кассано сидел посередине залы. Волосы его лоснились от грязи, зеленый тюрбан, простеганная куртка и руки покрыты запекшейся кровью. Леонардо увидел на его пальце серебряное кольцо — это кольцо он заметил еще в те долгие часы, когда в шатре вместе с Уссуном Кассано ожидал прибытия его сына. На полу рядом с персидским царем стоял стеклянный сосуд.
Сосуд с отсеченной головой его сына Зейналя.
— Где калиф? — шепнул Леонардо Куану, испугавшись вдруг остаться наедине с царем.
Но Куан молча повернулся и вышел.
Леонардо ничего не оставалось, как подойти к Уссуну Кассано. Глаза царя были широко раскрыты и налиты кровью, словно смотрели прямо в ад, словно их внутренние огни осветили прореху в мире и показали царю его собственную смерть.
— Владыка миров… — пробормотал Леонардо.
Он старался не смотреть на сосуд, стоящий около царя, но все же одним взглядом охватил все до мельчайших подробностей: юное чистое лицо, холодные голубые, как стекло, глаза — они, собственно, и были стеклом, — густые рыжие
— Теперь ты увидел двоих моих сыновей, маэстро.
— Я видел их всех, великий царь… на похоронах Унгермамета.
— Да, верно, — сказал Уссун Кассано, не сводя с сосуда пустых неподвижных глаз. — Ты их видел… но теперь ты воистину увидел всех, потому что это мой сын Зейналь, это дар Великого Турка. Я отплатил ему, отправив назад его послов изрезанными на кусочки. — Царь помолчал, размышляя, затем добавил: — Похоже, он держал у себя голову моего сына забавы ради. Как украшение для шатра.
— Но ведь ты же знал, что…
— Это случилось меньше года назад, — сказал Уссун Кассано. — Я молился, чтобы он был жив. Я думал, что Турок держит его заложником, потому что, когда я посылал послов в его столицу, Мехмед не отрицал этого. — Уссун Кассано тихо засмеялся. Затем едва слышно спросил Леонардо: — Помнишь, что я сказал тебе, когда убил моего сына? — И на миг замолчал, словно прислушиваясь к отдаленным голосам ангелов… или джиннов. — Но я убил двоих своих сыновей. — Он взял в руки сосуд, заглянул в мертвые глаза Зейналя. — Теперь твоя очередь увидеть.
Уссун Кассано оглянулся на Леонардо, нетерпеливым взглядом требуя ответа.
— Я не могу вспомнить, повелитель, — сказал Леонардо.
— Тогда обшарь свой собор памяти и не лги мне.
— Прежде чем вынести Унгермамета из погребального шатра, ты сказал: «Последнее унижение».
— Теперь понимаешь?
Ответить на это было нечего. Леонардо опустился на колени перед Уссуном Кассано, потому что невежливо было возвышаться над царем.
— Я ошибался, очень ошибался, но теперь… теперь я опять скажу тебе: это будет последнее, самое последнее унижение… для меня.
— Что ты хочешь этим сказать, правитель миров? — обеспокоенно спросил Леонардо.
Он огляделся: в мечети они находились одни, совершенно одни, хотя кто-то вполне мог стоять — и наверняка стоял — снаружи у резного входа.
Уссун Кассано пропустил мимо ушей вопрос Леонардо.
— Итак, — сказал он, — мой единственный наперсник — неверный, которого я спас от убийства моего сына. Разве не так я поступил, маэстро?
— Да, великий царь. Именно так.
— Кому я отдал свой шатер.
— То была неслыханная щедрость, — сказал Леонардо.
— Я хочу, чтобы царем стал мой сын Калул. Он не станет скорбеть и плакать. Он будет сражаться. Войско пойдет за ним.
— Но ведь царь — ты.
— Теперь уже нет. Помнишь, я сказал тебе об этом, когда покидал лагерь.
— Ты сказал: «Через несколько часов или дней, может быть, но не сейчас».
— Вот видишь, — сказал Уссун Кассано, — ты все помнишь. Ты должен передать Калулу мою волю.