Тайная история Леонардо да Винчи
Шрифт:
Макиавелли рассмеялся, и это развеяло напряжение, потому что Сандро при одном упоминании Симонетты готов был стать святым — или предаться распутству посреди улицы, только бы это привлекло к нему ее внимание.
А Леонардо со спокойной печалью, отрешенно и окончательно осознал, что Джиневра не любит его.
Понте Веккио, отстроенный заново после большого наводнения 1333 года, был по большей части темен, но в реке Арно, которую он пересекал, отражались огни празднества. Сама река была подобна горящей свече: она струилась и мерцала, отражая свет ламп, светилен и
— Эй, мастер Леонардо, это вы? — окликнул какой-то юноша.
— Да, что тебе? — отозвался Леонардо.
Он узнал Якопо Сальтарелли, ученика златокузнеца, который часто позировал в мастерской Верроккьо. Леонардо много рисовал и писал Якопо, у которого было хорошее мускулистое тело, но тяжелое лицо с раздутыми ноздрями и желтой угреватой кожей. Бороденке его предстояло погустеть c годами, но сейчас она была жидкой и редкой, зато длинные взлохмаченные волосы вились и блестели.
— Мессеры Деи и да Перетола попросили меня дождаться вас и проводить к ним, — сказал Якопо.
— Ты хочешь сказать, что тебе заплатили, чтобы ты нас дождался? — уточнил Сандро.
— Как вам будет угодно, синьор.
— И где же они? — спросил Сандро.
— На виа Грифоне.
— А что там такое?
— Там большой прием, синьор, на вилле Л’Уголино. Мастер Гульельмо Онореволи устраивает вечер в честь мадонны Симонетты Веспуччи.
— Если хозяин вечеринки — Нери, то мы славно повеселимся, — заметил Сандро.
Богатый отпрыск семейства Онореволи звался Нери [15] , потому что всегда одевался в черное, чтобы производить впечатление.
— Странный это праздник, по мне во всяком случае, — говорил на ходу Якопо. — По всей вилле темно, как в погребе, только у ворот лампы и горят.
— Зачем бы дому быть темным? — спросил Сандро, когда они с Леонардо чуть отстали от Якопо, чтобы поговорить. Они махнули Якопо, чтобы шел вперед, а сами держались позади, на приличном расстоянии, что было совсем не трудно: на окрестных улицах народу почти не было. — Удивляюсь, как Симонетта согласилась на вечер, устроенный Нери, — продолжал Сандро.
15
Neri (ит.) — черный.
Леонардо вопросительно взглянул на него.
— У Нери опасные политические пристрастия, — пояснил Сандро.
— Ты о Пацци?
— Даже они почитают его безумцем. Но Симонетта… Она так часто бывает в обществе Джулиано и Лоренцо Медичи. Это политическая глупость — появиться в компании их врагов. Я боюсь за нее.
— Ты бы лучше держал свои страхи при себе, — заметил Леонардо. — Красота Симонетты
— Она — сама жизнь, самая ее суть, — сказал Сандро. — Но я все равно боюсь за нее. И за ее здоровье тоже.
Леонардо засмеялся, став на миг прежним собой.
— Не лучше ли оставить ее здоровье ее докторам?
— Я слышал, как она кашляет. Не нравится мне этот кашель, он из глубины легких.
— Держись подальше от мастерской Антонио дель Поллайоло, — посоветовал Леонардо. — Всякий, кто слишком долго торчит у его анатомического стола, начинает воображать себя лекарем.
— Мне не нужно расчленять трупы, чтобы распознать кашель или, в данном случае, чтобы лучше изображать фигуры! — вспыхнул Сандро.
Леонардо хлопнул друга по плечу:
— Прости.
— Мадонна Симонетта ведь любовница братьев Медичи? — спросил вдруг Никколо, к удивлению Сандро и Леонардо.
— Она их друг, Никколо, — сказал Сандро.
— А говорят совсем иное, — возразил Никколо.
— Может, не стоит обсуждать такие вещи при мальчике? Никколо, похоже, черпает свои знания прямо из-под жернова мельницы сплетен.
— А чего ты ждал? — отозвался Леонардо. — Он ведь из учеников мессера Тосканелли. Куда и слетаются слухи, так в его студию.
— Клевета туда слетается.
— Порой это одно и то же. И само собой, Сандро, Симонетта их любовница. Но у нее, возможно, осталась толика любви и для тебя.
Сандро вспыхнул и зарычал.
— Вы можете говорить о чем угодно, — вместо извинения сказал Никколо. — Я не буду слушать.
И он ушел вперед, нагоняя Якопо Сальтарелли.
Когда Леонардо и Сандро подошли к владениям Онореволи — идти было неудобно, узкая дорога вилась вверх по холму мимо выщербленных стен, что выводили к очень высокому и узкому проходу, — Якопо и Никколо уже дожидались их там. Но прежде чем Якопо повел их дальше, Леонардо сказал:
— Никко, я передумал. Это место не для тебя.
Леонардо заботился о юном Макиавелли, но еще и колебался при мысли о том, что придется представляться и беседовать с разными, порой развращенными гостями Нери. Ему стало вдруг плохо, словно отчаяние и любовная тоска были болезнью, которая накатывала волнами, как тошнота после несвежей еды.
— Леонардо, мы ведь уже здесь, — сказал Никколо. — Я хочу есть. Там наверняка будут кормить. И разве не для того просил тебя мастер Тосканелли быть моим учителем, чтобы я мог познавать жизнь? А жизнь — за тем входом. — Никколо указал на темный вход виллы. — Пожалуйста… Тебе это тоже пойдет на пользу, мастер. Праздник отвлечет тебя от сердечных дел.
— Устами младенца… — заметил Сандро. — Он совершенно прав. Пошли.
Леонардо и его друзья следом за Якопо поднялись по ступенькам в дом; там было темно, если не считать тусклого огонька, что горел на небольшом, но массивном с виду столе у стены напротив двери.
— Вот видите, я же говорил, — сказал Якопо. — А теперь идите за мной.
— Ты знаешь, куда идти? — спросил Сандро.
— Мастер Онореволи мне специально все объяснил.
Юноша повел их по лестнице — сперва вверх, потом вниз, через то, что из-за отсутствия света казалось бездной, — к черной двери. Никколо держался вплотную к Леонардо, и тот взял его за руку.