Тайная страсть отставного генерала
Шрифт:
– Но ведь он сам мог отравиться. Тоже ведь ел грибы?
– Только попробовал, специально, чтобы подозрения от себя отвести. К тому же он знал, что львиную долю съест отец. Папаша грибы до ужаса любил. Поэтому весь яд ему и достался. Ну, уж тут могу поспорить на сто баксов против паршивого червонца, что этот свинёнок ушастый виноват. Только никому не говори, ладно?
Я пообещала молчать как рыба. Тем более, что ничуть не поверила в дурацкую историю со специально подсунутыми поганками. Если в заморозке бледную и нашли, то от неё, помнится мне, не спасают. Не вышло бы чуть приотравиться и выжить. Да и не верилось, что лопоухий десятиклассник мог быть таким отъявленным мерзавцем, чтобы убить родного отца. К тому же в таком случае мог пострадать и ещё кто-нибудь из присутствующих. Или вообще несколько человек. У Лоры, как у всякой актрисы, слишком сильно развито воображение, вот и насочиняла всякого.
А девушка, взяв с меня ещё одно клятвенное обещание молчать, легко перескочила на новую тему:
– Значит, ты к адмиральше в гости приехала? Повезло!
– Это почему же? – удивилась я.
– Можешь каждый день видеть её племянника, Юрика-то. Красивый мальчик, правда? Просто шедевр природы, на страдания бабам созданный.
– Да ничего в нём особенного не заметила, – промямлила я, подумав, что обречена лицезреть это унылое чудо природы и никчемного бездельника почти каждый вечер. Хотя если внимательно присмотреться, то парень может собой и хорош. А я к нему просто привыкла за столько лет, и раздражает он меня страшно – своим непомерным аппетитом, неправдоподобной ленью, привычкой жить за чужой счёт.
– На Хулио Иглесиаса в молодости похож, скажи?
– Похож, наверное. Не помню, как там было с Хулио. Тем более в молодости.
– Не наверное, а абсолютно похож. Вот и Ритка со мной согласна. Про Иглесиаса. Глаз на него положила, дурища. То есть на Юрика, а не на того… Но я ей откровенно по-родственному сказала: нет ни малюсенького шанса.
– Почему же?
– С её-то физиономией и фигурой? Да такой красивый мальчик в Риткину сторону и не глянет… А кстати, где он? Крутился тут всё время, а потом куда-то исчез.
И в самом деле, Юрик мелькнул между гостей, когда мы с крёстной вошли в дом, а потом пропал. Инна Николаевна, похоже, отчаялась удержать племянника возле себя и контроль ослабила. Во всяком случае, больше она его не искала и не спрашивала о нём.
Однако, когда я спустилась вниз, Инна поинтересовалась, не встретила ли я драгоценного Юру. Никиту я так и не нашла, и меня занимал теперь только племянник. Зато на вопрос крёстной откликнулась Алла:
– Юра? Видела я его возле Анны. А ваш Никита, – Алла обратилась уже ко мне, – во дворе в снежки играет, так что за него не волнуйтесь.
За поминальным столом что-то изменилось. Я огляделась: в дальнем конце стола мужчины о чём-то возбужденно спорили. Кажется, речь шла о рыбалке. Анны видно не было, впрочем, отсутствовали уже многие.
Я снова отправилась искать Никиту. Вышла во двор и поискала глазами племянника. Чёрт с ним, с Юриком, может позаботиться о себе сам. Мне до этого любителя выпивки и женщин дела нет, пусть ночует, где хочет. А нам пора уже домой. Срочно нужно было найти Никиту.
Племянника на улице уже не было. Зато посреди двора стояла большая снежная баба с морковкой вместо носа и облупленным эмалированным ведёрком на голове. Но это наводило меня на мысль о том, что предприимчивый мальчик где-то тут поблизости. Возле крупной слепленной фигуры ковыряла снег лопаткой маленькая светловолосая девочка в тёмно-вишнёвой куртке с двумя вышитыми зайцами на кармашке.
– Ты не видела большого мальчика, Никиту? – спросила я.
Девочка подняла на меня серьёзные глаза и очень сердито ответила:
– Мальчишки все в дом убежали. Совсем только что. Меня в новую игру принимать не захотели, вот и ушли.
Я опять побрела к дому. Проходя мимо небольшой комнаты на первом этаже, остановилась, так как услышала голоса. Знакомый мужской голос сказал:
– Так нельзя, Анна! Ведь есть ещё и обязанности перед окружающими, моральный долг, наконец. Нельзя так погружаться в своё горе.
Испугавшись, что кто-то застанет меня за таким недостойным занятием, как подслушивание у замочной скважины, я прибавила шагу и оказалась перед выходом на застеклённую веранду. Двустворчатая дверь из рифлёного матового стекла была закрыта, сквозь неё в коридор проникал свет с улицы. Я рванула на себя ручку и вошла. Никиты здесь тоже не было, зато на плетёном диванчике целовалась парочка: лысоватый тип средних лет и светловолосая девушка. Она обернулась на шорох, и я узнала старшую сестру Лоры.
Выскочив в коридор, я помчалась обратно. И едва не сшибла с ног Аллу, застывшую у двери, за которой велись недавно подслушанные мной разговоры. Заметив меня, Алла неохотно оторвалась от двери и пробормотала вполголоса:
– Пётр Алексеич Анечку жить учит. А я-то все думаю, куда они подевались?
По выражению её лица можно было догадаться, что от подслушивания она ожидала большего. Объяснения в любви или чего-то ещё более компрометирующего. Внезапно дверь распахнулась, едва не шлёпнув Аллу по лбу. К счастью, у той оказалась хорошая реакция, и она успела отскочить.
– Извините, – буркнул Греков и рассеянно поклонился нам обеим.
Он ушёл быстрым шагом, мы с Аллой поплелись следом. Вероятно, женщине было неловко, что я застукала её подслушивающей под дверью, и она сочла необходимым сказать несколько бесцветных фраз о Грекове:
– Хороший человек Пётр Алексеич. До всего ему есть дело, всегда готов любому на помощь прийти. Но вот Аньку утешает зря! Она, небось, рада до смерти, что избавилась от мужа-тирана.
– А чем занимается Пётр Алексеич? – мне было неловко слышать гадости про вдову, я сделала попытку перевести разговор на другую тему.
– Он бывший военврач, журналист и писатель. Сейчас на пенсии, пописывает статейки для какого-то издательства. Вроде бы даже книгу написал, но я её не читала. Орлов был с ним очень дружен.
По пути Алла завернула на кухню, и я вошла в столовую одна. Пьяные приятели покойного по-прежнему спорили за столом, но теперь их дискуссию перебивали голоса Лоры и Эдика.
Лора уставилась на стоявшую перед ней тарелку с куском ветчины. На её побледневшем личике застыло выражение ужаса.
– Меня сейчас вырвет! – вдруг взвизгнула девушка.