Тайник
Шрифт:
— Исследовать?
— Но только вместе.
Чем они и занялись при свете одинокой лампы, от которой их тела стали словно золотыми, серо-голубые глаза Саймона потемнели, а обычно скрытые участки обнаженных тел, где кровь бьется особенно жарко, запылали румянцем.
После они лежали поверх сбившегося покрывала, которое не потрудились даже снять с кровати. Одежда Деборы лежала там, где ее бросил муж, а рубашка Саймона свисала с его руки, словно ленивая шлюшка.
— Хорошо, что ты не лег без меня, — сказала она, положив голову ему на грудь, — А то я
Он привычным движением гладил ее по волосам, запуская свои пальцы в их упругую глубину до самой кожи. Он массировал корни ее волос, и все ее тело расслаблялось в ответ на эту ласку.
— С ним все хорошо? — спросил Саймон. — Может быть, нам следует позвонить куда-нибудь, просто так, на всякий случай?
— На какой случай?
— На случай, если он не добьется того, чего хочет, завтра в своем посольстве. Они наверняка уже связались с полицейским управлением на Гернси. И если они никого туда не послали… — Дебора почувствовала, как ее муж пожал плечами. — Тогда они, скорее всего, решили, что сделали достаточно.
Дебора приподнялась на его груди.
— Ты ведь не считаешь, что Чайна в самом деле совершила убийство, или я ошибаюсь?
— Нет, не ошибаешься. — С этими словами Саймон снова притянул ее к себе. — Я только подчеркивал, что сейчас она находится в руках полиции другого государства. А это означает соблюдение протокола и проведение установленных процедур, и, возможно, дальше этого посольство просто не пойдет. Чероки должен быть готов к такому повороту. И если все произойдет именно так, ему нужно будет на кого-то опереться. Возможно, именно за этим он к нам и пришел.
Последнюю фразу Саймон произнес совсем тихо. Дебора снова подняла голову, чтобы посмотреть на него.
— И что?
— Ничего.
— Ты не все сказал, Саймон. Я по твоему голосу слышу.
— Только одно. Кроме тебя, у него есть знакомые в Лондоне?
— Может быть, и нет.
— Понятно.
— Что понятно?
— Может быть, ты понадобишься ему, Дебора.
— Тебя это беспокоит?
— Не беспокоит. Нет. А другие члены семьи у них имеются?
— Только мать.
— Любительница сидеть на деревьях. Понятно. Что ж, может быть, следует позвонить ей. А отец? Ты, кажется, говорила, что отцы у них разные?
Дебора болезненно моргнула.
— Отец Чайны в тюрьме, любимый. По крайней мере, он был там, когда мы жили вместе.
Увидев, как он встревожился, подумав, видно, что яблоко от яблони недалеко падает, она поспешила добавить:
— Ничего серьезного. По крайней мере, он никого не убил. Чайна не любила об этом говорить, но я знаю, что дело было в наркотиках. Подпольная лаборатория, кажется. Что-то вроде этого. На улицах он героином не торговал.
— Это радует.
— Она на него не похожа, Саймон.
Он что-то буркнул в ответ, и она приняла его ворчание за нехотя данное согласие. Они еще полежали молча, довольные друг другом, ее голова на его груди, его пальцы в ее волосах. В такие мгновения, как это, Дебора по-особому любила своего мужа. Она чувствовала себя с ним на равных. Это ощущение возникало не только из тихой беседы, но и, что было еще важнее, по крайней мере для нее, из того, что ей предшествовало. Ибо тот факт, что ее тело способно дарить ему такое удовольствие, уравнивал их, а то, что она являлась свидетелем этого удовольствия, давало ей даже некоторое превосходство над мужем. По этой причине ее собственное удовольствие давно отошло на второй план, что наверняка ужаснуло бы ее эмансипированных современниц. Но тут уж ничего не поделаешь.
— Я неправильно реагировала, — пробормотала она. — Сегодня вечером. Прости меня, любимый. Я так тебя замучила.
Саймону не составило труда проследить ход ее мысли.
— Предвкушение — враг душевного покоя. В нем корень наших будущих разочарований, которые мы уготовляем себе сами.
— Я действительно все наперед расписала. Десятки людей с бокалами шампанского в руках благоговейно замирают перед моими снимками. «Бог мой, да ведь это гениально», — произносят они наконец. «Подумать только, обыкновенный поляроид… А вы знали, что они бывают черно-белыми? А какие огромные… Нет, это немедленно нужно купить. И не одну. Десять как минимум».
— «Они так и просятся в новую квартиру Канарн-Уорф», — подыграл ей Саймон.
— «Не говоря уже о коттедже в Котсуолде».
— «И доме под Батом».
Они рассмеялись. Потом замолчали. Дебора подняла голову, чтобы взглянуть на мужа.
— Все равно больно, — сказала она. — Не так сильно. Уже почти прошло. Но не совсем. Еще чувствуется.
— Конечно, — ответил он. — От обиды нет панацеи. У всех свои желания. И если они не исполняются, это не значит, что мы перестаем хотеть. Я это хорошо знаю. Поверь мне. Я знаю.
Она быстро отвела глаза, понимая, что его признание прошло куда более длительный путь, чем ее скороспелое однодневное разочарование. Она была благодарна ему за то, что он понял, за то, что понимал ее всегда, какими бы сверхрациональными, логичными, холодными и колкими комментариями ни награждал ее при этом. У нее защипало глаза, но ей не хотелось, чтобы он видел ее слезы. Почему она не может передать ему свое умение спокойно принимать несправедливость? Когда ей удалось справиться с собой настолько, чтобы голос вновь зазвучал решительно, она повернулась к мужу.
— Я собираюсь как следует разобраться в себе, — сказала она. — И может быть, пойду после этого совсем в другую сторону.
Он посмотрел на нее своим обычным взглядом, тем самым, немигающим, который приводил в трепет юристов, когда он давал показания в суде, и вызывал заикание у студентов. Но сейчас его смягчали улыбка и руки, снова потянувшиеся к ней.
— Прекрасно, — сказал Саймон, привлекая ее к себе. — Тогда я хотел бы внести несколько предложений немедленно.