ТАЙНОЕ ОБЩЕСТВО ЛЮБИТЕЛЕЙ ПЛОХОЙ ПОГОДЫ (роман, повести и рассказы)

Бежин Леонид Евгеньевич

– Пожалуйста. – Полицеймако стал говорить то, что вряд ли соответствовало его облику нищего и поэтому вынуждало с опаской поглядывать по сторонам и следить за тем, чтобы не привлечь внимание случайных прохожих. – Уже сейчас становится ясно, что человечество вступает в эру глобальных климатических катастроф. Если климат будет так же стремительно меняться и дальше, скоро на земле не станет пасмурных дней, исчезнут облака и дожди, повсюду наступит жара и засуха. А это повлечет за собой аномальные процессы в сфере флоры и фауны, всякого рода болезненные мутации, вымирание целых видов растений, животных и насекомых, психические расстройства среди людей. Палящее солнце на белесом от зноя небе, нестерпимо душные ночи, гарь от лесных и торфяных пожаров станут для всех сущим проклятием. Человечество,

достигшее экономического изобилия и процветания, будет изнывать от жажды прохлады, мечтать об утреннем тумане, морском бризе или хотя бы легком ветерке, а такая мечтательность породит бредовые кошмары и самые причудливые галлюцинации. Кошмары, в том числе и социальные, которые могут вызвать потребность в новых формах культа, превосходящих своей бессмысленностью культ Гитлера или Муссолини, но могут и обернуться стремлением к позитивному идеалу, духовному совершенству, миру и прогрессу. Так или иначе, господствовать над миром будет тот, кто сумеет не просто предсказывать изменения погоды, но и властно, с осознанием своей высшей миссии – желательно, конечно же, светлой управлять ею. Метеорология в таком случае станет царицей всех наук, какой когда-то была теология, многое у нее позаимствует, но и многое обновит, очистит от омертвевших наростов, от суеверий и предрассудков, скопившихся за века. Метеорология станет наукой о знамениях времен, как сказано в Евангелии, толкованием божественной воли в символах природы. Не строение атома, не тайны живой клетки, не закономерности развития общества, не управление потоками информации, а именно способы защиты от пагубных климатических явлений будут больше всего интересовать человечество. Противостояние Запада и Востока, Евразии и Атлантики, энергетика и ресурсы – все сойдется на климате. Собственно, и конец света есть прежде всего климатическая аномалия. Об этом еще ваш отец говорил. Он же предсказывал появление истинно новых видов оружия – ускорителей опасных и разрушительных климатических процессов. Поэтому вы не ошиблись: да, секретное оружие. Да, изобрел. Во всяком случае, заложил основы, дал толчок некоему направлению.
– Николай Трофимович, не привыкший к таким долгим речам, прерывисто вздохнул и с шумом выдохнул воздух. – Уф!

Я посмотрел на него с сочувствием, вызванным тем, что он затратил столько пыла на высказывание истин, мне во многом уже известных.

– Занятно вы тут обрисовали. Но я слышал нечто подобное и от отца, и от сестры, и от брата. Да и сам об этом не раз думал. Поразмышлять-то я люблю.

– От брата?! – Что-то в этом слове подействовало на Николая Трофимовича так, словно ему подсунули горячий, обжигающий пальцы предмет и он не знал, с какого бока за него схватиться. – От вашего младшего брата?!

– Да, от моего братца Жана. А что, собственно, вас так удивило? – спросил я легка неприязненно, зная склонность Николая Трофимовича удивляться всему подряд, с которой он сам безуспешно боролся.

– Ничего не удивило, - поспешил он меня заверить, чтобы я не имел на его счет никаких подозрений.
– Просто он всюду маячит, этот ваш братец. О чем ни заговори, он тут как тут. Выпрыгивает, словно черт из табакерки. – Полицеймако закусил губу, явно жалея о том, что помянул здесь черта.
– Впрочем, на этом сравнении я никак не настаиваю. Ваш братец, несомненно, человек благороднейший, истинный рыцарь, Лоэнгрин, я бы сказал…

– В чем же вы усматриваете его благородство? – Меня всегда озадачивала способность Полицеймако искать благородство там, где его и в помине не было.

Тот заулыбался, готовый на все лады расхваливать моего брата.

– А в том, что он так о нас печется, Лоэнгрин-то наш. Вникает во все наши нужды. Ведь это он, ваш братец, уговорил меня принять обет добровольного нищенства. Вот я тут и стою с протянутой рукой…

– Братец Жан уговорил? Для чего? С какой целью? – Я уже давно привык к тому, что не могу найти причину многих загадочных поступков моего брата.

– Он мне до конца так и не объяснил. Только сказал, что так нужно. Нужно для моего же спасения. Добровольное нищенство, по его словам, очищает от грехов.

– Смирения в вас маловато для добровольного нищего. Как вы на нас-то наскакивали! Баулы вам не понравились,

а все потому, что нет в вас смирения. Философией же смирение не заменить, какие бы речи вы тут ни произносили. Все-таки зачем вы здесь стоите?

– Так я дожидаюсь его, Лоэнгрина-то благородного. Ваш братец обещал что-то разузнать, о чем-то договориться и спрятать меня в склепе Софьи Герардовны.

– О вашем намерении спрятаться мы кое-что слыхали. И о том, что вы просили у нее ключ…

– Просил, но не получил. Она сказала, что не надо мне прятаться. Пресвитер Иоанн меня и так защитит. По ее словам, он всех защищает, кому грозит опасность и кто несправедливо обижен.

– Не получили, потому что ключ у нас, – бухнул в открытую Цезарь Иванович, а затем вытащил из кармана и показал ему ключ, как показывают приманку тем, кто готов броситься, чтобы заполучить ее.

– Дайте, дайте! – Полицеймако с нетерпением протянул руку за ключом. Затем спрятал ее за спину и протянул другую, повторив при этом: - Дайте же!

– Э, нет, дорогуша! Нет и еще раз нет! – Цезарь Иванович разжал пальцы и позволил ключу свободно упасть в недра глубокого кармана.

– Так спрячьте меня вы.

– Мы можем вас спрятать. Только учтите, что после этого мы должны будем отдать ключ Оле Андерсону. Да, Оле в собственные руки, - произнес я так, словно это имя позволяло мне в чем-то испытать и Полицеймако, и Цезаря Ивановича, и самого себя.

– Оле Андерсону?! – воскликнул Николай Трофимович и внезапно замолк, тем самым признаваясь, что он не сумел сдержаться в выражении своих чувств и поэтому не выдержал испытания.

– Правда, он у нас теперь Олеандр, - поправил его Цезарь Иванович.
– Оле Андерсон – складываем вместе, и получается Олеандр. – Он засмеялся счастливым смехом, словно ему себя испытывать было незачем.

Глава двадцать третья, утраченная при обыске в моем доме (листы оказались вырванными из рукописи) и содержавшая подробные сведения о научных изысканиях Николая Трофимовича Полицеймако, проведенных им опытах и экспериментах

Глава двадцать четвертая. В ней говорится о причинах моей нелюбви к Оле Андерсону, хотя никаких причин, возможно, и не было

Все удивлялись тому, что Председатель так доверяет Оле Андерсону. Удивлялись, недоумевали, даже досадовали, но при этом молчали, разводя руками с таким видом, словно особого рода деликатность этого случая не позволяет о нем определенно и веско высказаться. Не то чтобы мы сами не доверяли Оле или он казался нам неподходящим (совершенно негодным) на ту роль, которую ему отводил Председатель, – нет, достоинств Оле никто не отрицал. Напротив, все считали его незаменимым помощником Председателя, способным справиться с любым поручением, даже и с таким, за которое никто иной и не взялся бы.

А Оле, пожалуйста, брался, и с такой готовностью, словно помышлял лишь об одном – о благе нашего общества и стремился принести как можно большую пользу и самому обществу и его Председателю.

Надо признать, что и всем нам Оле не раз оказывал неоценимые услуги. Кому-то он доставал редкое лекарство для больной матери, кого-то ссужал деньгами на свадьбу сына и при этом не брал расписки (и никогда не напоминал о долге), у кого-то скупал весь урожай яблок, которые потом раздавал мальчишкам, с хрустом надкусывавших их и заливавших пенистым соком майки. Разумеется, за все это мы были ему бесконечно признательны и благодарны. Но каждый, чувствовавший себя его вечным должником и рассыпавшийся в любезностях перед Оле, всячески старался намекнуть Председателю, что с ним следует быть осторожнее, не говорить лишнего, не позволять себе никакой откровенности и что за излишнее доверие можно жестоко поплатиться.