Тайное становится явным
Шрифт:
И, позевывая, доктор удалился. А Викентий Петрович снова завелся и заметался. Он ненавидел эту больницу с ее невыносимыми запахами! Ненавидел этих людей, эту гребаную Светлицкую, по вине которой его жизнь превращается в ад! Ненавидел ухмыляющихся медиков — они явно о чем-то догадывались! Но больше всего ненавидел людей, посягнувших на его частную собственность и выставивших абсурдные требования! Ничего, он до них доберется. Он хитрый, сообразит, как натравить на них полицию и при этом самому остаться чистым…
Ноги подкашивались, не было сил метаться. Депутат рухнул в кресло, перевел дыхание. Стоило чуток расслабиться, как снова подступила тьма, он начал падать на дно колодца… Очнулся, когда кто-то робко прикоснулся к плечу. Распахнул глаза, взвился, не надо его трогать! На часах половина пятого. В фойе все те же персонажи — плюс какой-то субъект с загипсованной ногой и философской миной. Рядом с депутатом смущенно переминался молодой человек в зеленой шапочке и опостылевшей больничной униформе.
— Прошу прощения, — бормотал он. — Я доктор Каретников, наверное, про вас говорил мне доктор Квасов… Пациентка Светлицкая… вы ее родственник?
— Да, это я. — Никогда еще в жизни он так не волновался, сердце выскакивало из груди. — Как она?.. — он пытался вспомнить имя больной, но не мог. Нина, Наталья, Надежда… Ладно, черт с ним, с именем!
— Мне очень жаль… — доктор Каретников помялся, — но, боюсь, у меня не утешительные для вас известия. Четверть часа назад у больной произошло кровоизлияние в мозг. Мы не справились с кризисом, хотя прикладывали все усилия. Слишком запущенный случай и слишком тяжелое состояние. Сердце не справлялось. Она умерла, простите. Мы были вынуждены отключить приборы…
Он оглох и онемел. В ушах звенело, охватил ужас. Доктор, покрываясь румянцем, продолжал еще что-то говорить, но для Викентия Петровича он лишь беззвучно шевелил губами. Доктор отдалялся, растворялся в коридоре, а Викентий Петрович еще долго не мог пошевелиться. Ослабли ноги, он опустился в кресло, сидел, погруженный в оцепенение. Со стороны могло показаться, что человек скорбит по невосполнимой утрате. Но вот он шевельнулся, обвел пространство мутным взором. Задрожали губы, он резко поднялся и, набирая скорость, помчался прочь из больницы. Оттолкнул стеклянные двери, выскочил на крыльцо под массивным козырьком, где стояли несколько машин «Скорой помощи».
Царила темень, до рассвета оставалось несколько часов. Самый сон, город спал, набираясь сил перед трудным понедельником. Посвистывал ветер, мелкий дождик зачерчивал пространство косой штриховкой. Работник больницы, куривший на крыльце, бросил окурок в урну и, покосившись на депутата, удалился в здание. Викентий Петрович остался один. Больница располагалась в центре города, справа просматривался красиво подсвеченный купол оперного театра — символ мегаполиса, напротив — задняя часть здания мэрии, красивые современные строения, улица Серебренникова с трамвайными путями, заделанными брусчаткой. Ни одной машины, ни одного живого существа, только темные контуры домов, лохмотья туч, плывущие от горизонта к горизонту…
Он испытывал животный страх. «Умрет пациентка — и вы умрете вслед за ней…» Да пошли они к черту! Запугали, взяли на понт, а он поверил, уши развесил. Это же не кино, чего он так перепугался… Затем «смело» бросился в неизвестность. Пробежал по дорожке, выскочил на улицу, стал затравленно озираться. До родного дома на Депутатской — несколько кварталов, двадцать минут энергичной рыси. Свой «Кашкай» он бросил у 14-й больницы, когда бездумно прыгал в карету «Скорой помощи». Куртки нет, зонта нет, в кармане какая-то мелочь, банковские карты. Такси не отловить — поскольку в округе, как назло, ни одного такси! Лишь черные силуэты припаркованных у обочин машин…
Депутат поднял воротник пиджака, ссутулился и засеменил по тротуару вдоль больничной ограды. И вдруг как ножом полоснули — затрясся телефон в кармане! Он чуть не обмочился от страха. Недопустимы такие перегрузки! Снова Ольга Вениаминовна? Когда же она, наконец, соберет свои вещи и сдохнет?! Отдышался, осторожно, двумя пальцами, словно он мог рвануть, вытащил телефон. Нет, звонила не Ольга Вениаминовна, номер абонента был скрыт. Какого черта? Таращился на мерцающий экран и чувствовал, что превращается в рваную тряпку. Он не мог не ответить, это было выше сил, он уже не мог выносить эту чертову неопределенность. Но поднес телефон к уху и проблеял:
— Я вас слушаю…
Его действительно внимательно слушали. Звонивший предпочитал помалкивать, но Викентий Петрович слышал его зловещее дыхание, и такие мрачные флюиды выползали из глубин телефонного пространства и забирались в мозг, что он чуть не поседел в один момент…
— Говорите, я вас слушаю…
Но абонент молчал. Викентий Петрович негнущимися пальцами справился с клавишей сброса, завертел головой. Весь этот мир был враждебен! Затем припустил семенящей рысью по тротуару, ускорился. Когда-то в институте он был приличным бегуном, однажды выступил на соревнованиях, защищая честь вуза, и даже кого-то обогнал… Он пробежал порядка пятидесяти метров и начал задыхаться — нет, сегодня он не бегун (он беглец!), все, даже собственный организм, против него ополчились! «Ты должен что-то делать, — нашептывал голос разума. — Ты должен принять решение. Позвони в полицию, идиот! Пусть защитят твою жизнь, а с дальнейшими неприятностями — по мере поступления разберешься…» Действительно, как все просто! Он принялся вновь вытаскивать телефон, и вдруг свет ударил в глаза! Депутат вскинул голову и заскулил от страха. В одной из машин, припаркованных у кромки тротуара, кто-то был. Водитель включил фары и завел мотор! Машина отъехала от тротуара, двинулась по пустынной дороге, стала неторопливо приближаться. Голова у Викентия Петровича превратилась в надутый жутью шар. Он уже ничего не соображал, свершилось ужасное! Выронил телефон, попятился, какое-то время двигался задом, чтобы не выпустить эту машину из виду. А водитель не спешил — тащился за ним с черепашьей скоростью, прекрасно понимая, какое впечатление производит на запуганного человека. Но вот слегка притопил педаль акселератора, расстояние сократилось. Сердце совершило скачок, Викентий Петрович развернулся и побежал по тротуару со всей прытью!
Злоумышленники целенаправленно двигались за ним! С гулом опустилось переднее стекло — сейчас выстрелят! Он завыл, как бешеный волк. Двадцать метров до ближайшего перекрестка. Помчался зигзагами, уже чувствуя, как пуля отделяется от ствола, летит, потихоньку себе вращаясь… Вписался в поворот, кинулся влево, даже не догадываясь, что ждет за поворотом. Да ничего хорошего не ждало! Ни одной живой души, пожаловаться некому! Кто вступится за одинокого народного избранника? Глухая стена — очередное современное здание, пропади оно пропадом! Какие-то пилястры, высокий фундамент, утопленные окна, не подающие признаков жизни. Сколько можно спать?! Ни одного подъезда, все подъезды — на обратной стороне. Но в доме было несколько арок для автотранспорта и пешеходов. До ближайшей — шагов двадцать. Он в отчаянии обернулся. Преследователи повернули и ехали за ним, манипулируя дальним светом. Он ослеп на несколько мгновений, метнулся влево, вправо, сориентировался, припустил дальше. Влетел в полукруглую арку… и чуть не повис на решетке — как революционный матрос на решетке Зимнего дворца! Что за моду завели в «элитных» домах — делать проезд лишь для своих? У каждого жильца свои ключи… Он кинулся к калитке, тряс ее, как грушу, — заперто, сволочи! Он потерял драгоценные секунды, пустился дальше, снедаемый страхом. Справа тоже какие-то здания, но лучше не рисковать, перебегая дорогу — точно срежут. Приближалась следующая арка. Ноги еще несли, но голова уже не работала. И все же он уловил, как что-то чиркнуло по стене. Стреляют из пистолета с глушителем! Промазали! Он внесся в арку и снова дергал запертые ворота. Пнул калитку, и она распахнулась, возмущенно дребезжа. Не может быть! Искра надежды блеснула у загнанного человека. Он нырнул в полумрак, промчался по подворотне и вынырнул в замкнутый дворик. Где он? Перед глазами металлическая сетка — граница «элитной» территории. Спящие машины, детская площадка. Две двери, оснащенные домофонами. Бросился к первой, не видно ни черта, куда нажимать? Тыкал в кнопки, и ничего не происходило. Взревел от отчаяния, помчался к другой двери, но и там потерпел фиаско… А машина тем временем остановилась напротив подворотни, водитель погасил фары, и через несколько мгновений две фигуры, размытые ночной мглой, перетекли через калитку и оказались во дворе. Спешить им было некуда, они покачивались перед глазами, медленно приближались. Викентий Петрович гневно замахал руками — изыдите, дети тьмы! Снова куда-то пятился. Его намеренно загнали в западню. Все рассчитали, прекрасно знали, куда он побежит…
И вдруг он обнаружил в двух шагах от второго подъезда бетонный «скворечник» и лестницу вниз. Спуск в подвал! Последняя надежда! А вдруг не заперто? Он плохо представлял, как будет прятаться в подвале и сколько минут это удовольствие продлится. Бросился к спасительной соломинке, поскользнулся на первой же ступени, покатился вниз, обрастая грязью. Затормозил внизу, яростно возился, рыча от боли и безнадеги, запинался о зацементированные доски и пустые банки из-под краски. Метнулся к двери, отыскал на ощупь ручку, яростно задергал. Закрыто! Сам себя заманил в капкан. Свалился на колени и заревел белугой. Он не может умереть, не имеет права! Умирать должны другие, а такие, как он, обязаны жить до глубокой старости и умирать на мягкой кровати, в окружении безутешных родственников, твердо зная, что рано или поздно будет новое возрождение и новая насыщенная жизнь!