Тайное становится явным
Шрифт:
— Нет! — заорал он, отталкивая от себя супругу. — Только не это, дом карауль!
Он плохо помнил, как одевался, несся в подземный гараж, бренча ключами от серебристого «Ниссан-Кашкай», как выводил машину на пустую улицу. Опомнился лишь через квартал, когда на перекрестке чуть не разбился о фонарный столб. Встал у тротуара, пытаясь привести в порядок взвинченную нервную систему. Бормотал: «Ты должен адекватно воспринимать действительность. Ты должен адекватно воспринимать… А настолько ли серьезна угроза?» Но снова вспоминались эти ужасные глаза, и рука невольно тянулась к рычагу переключения скоростей. Самое противное, что он не мог обратиться за помощью. Если распространится информация, что он кого-то сбил, — под ним зашатается не только кресло, но и кабинет, и все здание! И какого черта эту дуру понесло под его машину? Не видела, что едет человек?!
Через полчаса в здание 14-й больницы скорой помощи, расположенной в Октябрьском районе, вошел нахмуренный человек, вооруженный депутатским мандатом. Потребовал срочной встречи с дежурным врачом, при разговоре супил брови и делал каменное лицо.
— Да, пострадавшая Светлицкая лежит у нас в больнице, — признался врач. — Состояние у нее… м-м, как бы это помягче выразиться… в общем, безнадежное. Женщина умирает. При ней находится мать — почернела вся от горя. Отец находиться рядом с дочерью не может. После происшествия с гражданкой Светлицкой ему стало плохо с сердцем, и теперь мать разрывается между двумя больницами.
— Я хочу немедленно видеть больную! — потребовал депутат.
Он мялся в не очень чистой палате, неприязненно таращился на пациентку, лежащую без сознания, с забинтованной головой. Когда-то она была миловидной, но сейчас все ее лицо представляло сплошную посмертную маску. Рядом с ней сидела пожилая женщина в белом халате, наброшенном на потертую кофту, взирала на депутата с неясной надеждой — мол, что за тип сюда явился? Он чувствовал себя неловко, с огромной радостью оказался бы сейчас в другом месте!
— Почему вы не можете провести успешную операцию? — сурово вымолвил депутат.
— Прошу меня всячески простить, Викентий… м-м… Петрович, — пробормотал дежурный доктор. — А эта женщина… вам, собственно, кто?
— Какая вам разница? — отрубил депутат. — Считайте, что она моя родственница.
Мать пациентки удивленно расширила глаза и как-то задумалась — видимо, о том, всех ли своих родственников она знает. Доктор покосился на нее, потом на депутата.
— Ну, хорошо, Викентий Петрович. Дело, видите ли, в том, что многочисленные травмы, полученные пострадавшей, в принципе, не смертельные. Кости и разрывы срастутся, работа внутренних органов восстановится — при интенсивном лечении. Переливание крови мы сделали. Но вот что касается тяжелой черепно-мозговой травмы… Пациентка ударилась головой о бордюр, когда ее отбросило машиной. Развился отек мозга, сильная дыхательная недостаточность. Череп в результате удара оказался частично скальпированным, и было сильное кровотечение. Это вдавленный перелом, при котором требуется трепанация… то есть проделываются отверстия в кости черепа и удаляются осколки, внедрившиеся в мозг. А также инородные предметы и отмершая ткань. Переломы черепа обычно оперируются редко, только в том случае, если сломанная кость сдавливает головной мозг. У данной пациентки именно этот случай. В нашей больнице отсутствует необходимое оборудование, а также хирурги с соответствующей квалификацией. Имеется единственный нейрохирургический стационар, где возможно проведение подобной операции — это вторая хирургическая больница. Но это не так-то просто, операция будет стоить денег. Даже если операция пройдет успешно, результат гарантировать никто не сможет — чем дольше длительность комы, тем хуже восстановление. Я удивляюсь, почему пациентка еще жива, — шепнул он на ухо депутату, покосившись на бледнеющую мать Светлицкой. — Если не предпринять мер, она может скончаться уже завтра…
— Я оплачу все, что скажут… — было трудно говорить, он из последних сил сохранял самообладание. — Готовьте пациентку к переезду во вторую больницу — немедленно. Дайте мне телефон второй больницы — кто там командует… Живо всех на работу! И ваше руководство мне подать!
Он развивал бурную активность. Люди в белых халатах смотрели на него изумленно, шептались меж собой, пожимали плечами. Но никто не возражал, что пациентка отправится умирать подальше от их больницы. Депутатское удостоверение открывало все двери — даже запертые на замок и забитые досками. В глазах пожилой женщины блестела надежда — она недоверчиво смотрела на «ангела-спасителя», бормотала слова благодарности, на которые он плевать хотел с высокой колокольни! В спешке оформлялись документы, бегали люди, через час подъехала реанимационная машина из второй больницы, и пациентку, не приходящую в сознание, перегрузили с каталки в ее нутро. Викентий Петрович заявил, что поедет вместе с больной и ему плевать, что это не положено! Он сидел в закрытом салоне, в окружении медиков, старательно делающих участливые лица, насилу сдерживал тошноту и эмоции. Ничего, он справится…
Когда он вывалился из машины, его самого можно было укладывать на каталку. Люди в белых халатах катили пациентку по стерильному коридору, и он едва поспевал за ними.
— Вам сюда нельзя! — метнулась ему навстречу женщина в медицинской «пижаме». — Вы кто? Родственник? Муж?
К черту! Он отодвинул ее, а когда за спиной что-то упало и загремело, даже не обернулся. В операционное отделение его решительно не пустили. Мускулистым санитарам было наплевать на депутатские корочки, а драться с ними он передумал. Небритый хирург с воспаленными глазами, представившийся доктором Квасовым, объяснил, что пациентку следует подготовить к операции, это делается не за минуту, возможно, придется ждать несколько часов. Необходимо обследовать, сделать снимки, вынести квалифицированное заключение — целесообразно ли проведение операции в столь безнадежном состоянии.
— Вы что, издеваетесь? — шипел Викентий Петрович, едва не хватая доктора за грудки. — Я оплачиваю все расходы, какая вам разница? Немедленно оперируйте пациентку!
— Ну, вы даете… — хирург опасливо отодвинулся — эти народные избранники такие дикие. — Похоже, вы решительно не осознаете, что такое медицина и операция на черепе, в частности… Знаете, господин… извините, не помню вашего имени и отчества, я мог бы поставить на благополучный исход операции, кабы не три решительных «но» — первое: множественные переломы, разрывы, растяжения в других частях тела, сильно ослабившие организм, — этот фактор не на нашей стороне; второе: мощный удар, от которого все внутренности превратились в кашу. Вот если бы удар был щадящим… — при этом доктор как-то подозрительно уставился на депутата и задумался. — И третье: была упущена целая неделя, а это непростительно в таком состоянии, в мозгу пациентки происходят трансформации и необратимые изменения. Но если вы настаиваете, мы проведем операцию. Это будет стоить порядка тридцати тысяч евро.
— Да черт с ними, с евро… — кипел депутат. — Делайте, доктор, свою работу, делайте…
— Сюда не входит содержание пациентки в случае положительного исхода и курс дальнейшего лечения. Это очень дорогие антибиотики, но они необходимы — снижают опасность развития инфекций и дальнейшего повреждения мозга. Боюсь, что сумма увеличится вдвое…
Викентий Петрович чуть не плакал. Ничего, он переживет, он осилит.
— Доктор, почему вы все о деньгах? Вы будете заниматься своим делом?
— Я занимаюсь, — пожал плечами хирург. — Пациентку Светлицкую уже готовят к операции. Вам лучше подождать в приемном покое, не надо тут маячить, господин хороший. Успокойтесь, переведите дыхание, сдвиньте, наконец-то, свой нимб на затылок…
Было два часа ночи. Он носился загнанным зверем по фойе, истекая желчью и нетерпением. Сбрасывал входящие вызовы — супруга хотела все знать. Перебьется! В приемном покое сидели несколько человек: тихо плачущая девушка, пожилая семейная пара с каменными лицами, какой-то неряшливый тип землистого цвета, мнущий ладони и поглядывающий на часы. Временами привозили пациентов, ругались медики, потом опять наступала тишина. Прошли двое в зеленой униформе. Один вещал: «Поперхнулся сушкой и помер на фиг. Ну и смертушка, итить ее…» Второй ухмылялся: «Как в песне, блин, — «А все могло бы быть совсем не так…»
Викентий Петрович забылся в неудобном кресле, а когда очнулся, рядом с ним переминался доктор Квасов и как-то неопределенно похмыкивал. Его глаза от недосыпа воспалились еще больше, кожа посерела. Если существует такое понятие — «кладбищенское обаяние», то местное светило в данную минуту был чертовски обаятельным. Часы на стене показывали начало четвертого. Укололо под сердцем, он вскочил и прохрипел, не узнавая своего голоса:
— Ну, что, доктор?
— Да как вам сказать… — доктор Квасов скептически пожевал нижнюю губу. — Мы провели операцию, очистили мозг, но пациентка по-прежнему находится в коме. Даже не знаю, чем вас утешить, уважаемый. Мы сделали все возможное, отныне все в руках Господних… — доктор Квасов как-то меланхолично поглядел на потолок. — Надежда, по крайней мере, существует. Небольшая. Но я бы не поставил на нее свою «роскошную» зарплату. Извините. Нужно ждать. Если в течение часа мы не отметим в сердечной деятельности отрицательной динамики, то шансы на выживание немного улучшатся. Лично я свою работу сделал и уезжаю домой — мое присутствие становится бессмысленным. Здесь останется мой помощник доктор Каретников — он будет держать вас в курсе.