Тайнопись плоти
Шрифт:
— Я объяснилась с Эльджином, — сказала она. — Про нас с тобой. Сказала, что мы спали.
— И что он?
— Он спросил, на какой кровати.
— Что?
— Думаю, он имел в виду супружеское ложе, как он его называет, то есть то, что он сделал своими руками. Мы тогда жили в маленьком домике, на мои деньги. Он был в интернатуре, я преподавала, и он мастерил ее по вечерам… Она очень неудобная. Я сказала ему, что мы спали на моей кровати, в будуаре… Он чуть успокоился.
Могу себе представить, что почувствовал Эльджин. Вирсавия всегда настаивала на том, чтобы мы спали на ее супружеской кровати,
— Я сказала Эльджину, что мы должны с тобой встречаться, что я буду приходить и уходить с тобой. Еще сказала, что не хочу врать сама и не желаю, чтобы врал он… На что он спросил, намерена ли я уйти от него, а я честно ответила, что пока не знаю.
Она поворачивает ко мне расстроенное и встревоженное лицо.
— Я и в самом деле не знаю. Ты хочешь, чтобы я его бросила?
Я сглатываю комок, застрявший у меня в горле и стараюсь взять себя в руки. В горле у меня клокочет ответ, рвущийся прямо из сердца: «Да — собирайся немедленно!» Но я не могу этого вымолвить, и то, что я говорю, подсказано разумом, а не чувством.
— Может, посмотрим, как у нас все будет получаться?
Лицо Луизы на долю секунды выдало, что ей бы тоже хотелось ответа: «Да!» Я решаю помочь нам обоим.
— Мы можем все решить в ближайшие три месяца. Так будет лучше для всех для тебя, для Эльджина…
— А как насчет тебя?
Я пожимаю плечами.
— С Жаклин у меня уже все кончено. Я буду с тобой всегда, когда ты захочешь.
Она говорит серьезно:
— Мне бы хотелось предложить тебе нечто большее, чем неверность.
Я гляжу на дорогое лицо и думаю: а что могу предложить я? Грязь прошлого, что прилипла к моим подошвам, еще не стерлась.
— Луиза, ты вчера сердилась на меня и утверждала, что ты мой очередной охотничий трофей. Ты запретила мне говорить о любви, пока я не разберусь в себе. И ты была кое в чем права. Дай мне время переварить то, что происходит с нами. Не пытайся облегчить мне задачу. Мне нужна уверенность в себе. И я хочу, чтобы ты смогла быть уверена во мне.
Она кивает.
— Когда я увидела тебя два года назад, я подумала, что лучше тебя нет никого — ни мужчин, ни женщин.
Два года назад? О чем она?
— Я увидела тебя в парке: как ты бродишь в одиночестве и разговариваешь на ходу. Я ходила за тобой битый час, прежде чем пойти домой. Я и не надеялась, что мне удастся встретиться с тобой еще. Мне казалось, это была игра воображения.
— О! А ты часто преследуешь людей, гуляющих по парку?
Она рассмеялась.
— Никогда раньше и только один раз после. Когда мне посчастливилось увидеть тебя во второй раз, в Британской Библиотеке.
— За переводами?
— Да. Я заметила номер твоего места и спросила у служителя твою фамилию. Позже по фамилии узнала твой адрес. Вот почему полгода назад у твоих дверей оказалось промокшее и расстроенное создание.
— Ты же сказала, у тебя украли сумочку.
— Да.
— Ты спросила, нельзя ли переждать дождь у меня и отсюда позвонить мужу.
— Да.
— И все это была выдумка?
— Мне нужно было встретиться с тобой. Это была моя единственная мысль. Согласна — это было не очень умно. Ну, а потом я познакомилась с Жаклин и стала убеждать себя, что я должна остановиться, подумать об Эльджине. И я пыталась остановиться. Тешила себя мыслью, что мы сможем быть просто друзьями, а если я стану твоим другом, этого будет достаточно. И разве мы с тобой не стали друзьями?
Моя память возвращается в тот день, когда у моих дверей появилась Луиза, вымокшая под дождем. Пак, возникший из тумана. В волосах блестели сверкающие капельки дождя, дождь стекал по груди, туго обтянутой намокшим муслиновым платьем.
— Это я по примеру Эммы, леди Гамильтон, — пояснила Луиза, уловившая, о чем я думаю. — Она сделала это специально перед выходом на улицу. Это, конечно, провокация, но с Нельсоном сработало.
Опять этот Нельсон…
Да, я припоминаю тот день: я вижу ее из окна спальни и спешу наружу. Доброе дело с моей стороны, и при том — восхитительное. Я звоню ей на следующий день, и она любезно приглашает меня на ланч. Все это я припоминаю, но не могу понять, зачем ей все это было нужно. Я не могу пожаловаться на недостаток уверенности в себе, однако красотой я не отличаюсь. Это слово подходит только к особым людям — таким, например, как сама Луиза. Так ей и говорю.
— Тебе не видно того, что видно мне. — Она гладит меня по щеке. — Ты — как кристально чистая заводь, в которой играет солнечный свет.
Кто-то замолотил кулаком в дверь. Мы подпрыгнули от неожиданности.
— Это наверняка Жаклин, — вздохнула Луиза. — Я так и думала: она придет, когда стемнеет.
— Думаешь, она вампир?
Стук прекратился и послышалось, как аккуратно поворачивается в двери ключ. Она что — проверяла, есть ли кто дома? Слышны ее шаги в прихожей, вот она двинулась в спальню. Открыла дверь в гостиную. Увидев Луизу, Жаклин разрыдалась.
— Объясни мне, Жаклин, почему ты украла мои вещи?
— Ненавижу тебя!
Я пытаюсь уговорить ее присесть и что-нибудь выпить. Но как только в руках Жаклин оказывается бокал, она швыряет его в Луизу. Промахивается, и бокал разбивается о стену. Схватив острый осколок, она нацеливает его в лицо Луизы. Я перехватываю ее запястье и выворачиваю его, она вскрикивает, осколок падает на пол.
— Вон! — Я не отпускаю ее руку. — Отдавай ключи и выметайся!
В тот момент мне было на нее наплевать. Хотелось стереть ее с лица земли. Хотелось расцарапать ее раскрасневшуюся от гнева тупую физиономию. Каким-то краешком сознания я понимаю, что она этого не заслуживает, это моя слабость, а не ее довела нас всех до этого позора. Следовало бы как-то все смягчить, увести разговор в сторону. Вместо этого я отвешиваю ей пощечину и выхватываю из ее кармана свои ключи.
— Это за ванную! — восклицаю я, пока она ощупывает разбитую губу. Жаклин пятится к двери и плюет мне в лицо. Тогда я хватаю ее за шиворот и тащу к машине. Она отъезжает, не включая фар.
Я стою с безвольно опущенными руками и смотрю, как она скрывается за поворотом. Потом со стоном опускаюсь на низкую каменную ограду у самого дома. Воздух холодит и успокаивает. Почему, зачем эта пощечина? Я так ценю интеллигентность и воспитанность, мягкое вежливое обращение, всегда стараюсь быть хорошим партнером. А сегодня будто это не я, а забулдыга в дешевом кабаке. Да, она разозлила меня, но пощечина? Сколько раз меня с души воротило, когда в судах оправдывали насильников? Какое отвращение вызывала у меня чужая жестокость?