Шрифт:
Annotation
В книгу вошли написанные в разное время произведения Михаила Гиголашвили, автора романа-бестселлера «Толмач» (СПб.; М.: Лимбус Пресс, 2003). Язык его рассказов и повестей чрезвычайно выразителен и гибок. Их отличают зоркость глаза, живость действия, острота фабул, умение изображать жизнь не только сегодняшнего дня («Вротердам», «Голая проза») или разных времен и народов («Лука», «Царь воровской»), но и фантасмагорию «тонкого» мира духов, магов, колдунов («Бесиада»), Интонации, искусно расставленные акценты, богатая лексика, оригинальная речь позволяют судить о культурном уровне, характерах и образе жизни очень разных,
Михаил Гиголашвили
I. ТЕНИ ВДОЛЬ ОБОЧИН
СУП ДЛЯ ЧЕЛОВЕЧЕСТВА
ПОВЕСТИ СТРЕЛКИНА
МОРФЕМИКА
БАБУШКА И СМЕРТЬ
II. БАБЬЕ ИГО
СПИД — ЛЕКАРСТВО ОТ ПРОБЛЕМ
ЗАГОВОРЩИКИ
ПОИСКИ Г-ПУНКТА
ВРОТЕРДАМ
ГОЛАЯ ПРОЗА
III. ТАЙНОПИСЬ
ЛУКА
ЖЕНА ЦЕЗАРЯ
ЦАРЬ ВОРОВСКОЙ
БЕСИАДА
IV. НА СТЫКЕ СЛОВ И СНОВ (ЭССЕ)
БАРХАТНЫЙ СЕЗОН
ПЛЯЖНЫЕ ЗАМЕТКИ
СЕКС-НАРЫ, КАНАРЫ…
notes
1
2
3
4
Михаил Гиголашвили
Тайнопись
I. ТЕНИ ВДОЛЬ ОБОЧИН
СУП ДЛЯ ЧЕЛОВЕЧЕСТВА
Ранним утром в своей каморке на одной из старых тбилисских улочек проснулся юродивый Гижи-Кола и туг же сел на подстилке. Смутные тревоги не давали ему ночью покоя. Тут ли сестра? — привычно забеспокоился он и стал, вытянувшись, разглядывать угол, где всегда спала сестра, умершая пять лет назад. Сейчас там было свалено всякое тряпье, в очертаниях которого юродивый угадывал привычные контуры, каждый раз надеясь, что вот, сестра поднимется и накормит его супом. Но она все не поднималась, и он тихо, чтобы не разбудить ее, стал проверять баночку с мелочью. И просветленно улыбнулся. День начинался хорошо: сестра — тут, деньги — тут, пальто-реглан, полученное вчера от добрых людей, — тоже тут, лежит на полу и радуется. Все было спокойно и хорошо, и можно было идти по делам, на работу, куда ходят все люди. И Кола пойдет.
Напялив прямо на голое тело пальто и обойдя каморку, юродивый взял на локоть свое неизменное ведро и отправился на улицу. Ведро ему нравилось тем, что в него умещалось много всякой всячины, нужной для жизни. А нужно было всё. Всё могло пригодиться.
Он бодро шел по солнечной стороне улицы, собирая на ходу в заскорузлую ладонь подаяние, которое ему давали прохожие. В этом районе все знали его, и с самого детства он не переставал удивляться тому, как ласково люди разговаривают с ним, как щедро награждают деньгами, как охотно дарят одежду, вещи, еду. Всегда очень ласково и добро. И он тоже всегда будет ласков с ними: всегда станцует по их просьбе, снимет кепку перед каждым встречным. Нет, Кола никогда, никогда не обидит детей!.. Никогда и никого! Так сказала мама…
Он заглянул в овощной ларек, где ему кинули в ведро три яблока и грязную зелень. Он одобрительным взглядом
Оторопев от счастья, Гижи-Кола важно пошел к выходу. Вдруг два мужских голоса сбивчиво заговорили у него за спиной. Один говорил:
— Он не идет на базар, его надо побить!
Другой голос отвечал:
— Нет, он хороший, он сейчас пойдет!
И Кола, волоча башмаки, поспешил от голосов, укоряя себя в том, как же это он забыл о базаре. Ведь там, в этом удивительном месте, где всё жуется и глотается, где все дарят ему что-нибудь очень хорошее, там ждут его. Это очень плохо, что он забыл об этом. Но теперь он идет.
«Нет, нет, я иду», — пробормотал он на всякий случай про себя и оглянулся. Два призрачных голоса, замолчав, осуждающе смотрели ему вслед.
Целеустремленной походкой перебежав через улицу, он оказался возле будки чистильщика, заглянул в нее и застыл, очарованный картинкой на обложке журнала, который читал чистильщик. Тот поднял на юродивого глаза:
— Как дела, Кола?..
— Хорошо, хорошо, — ответил тот и пару раз снисходительно шевельнул руками — станцевал. (Он был твердо уверен, что всем людям без исключения очень нравится, как он танцует. Да и танцует он лучше всех людей без исключения. Так говорила мама, а она всё знает.)
Чистильщик показал ему пятак, но когда юродивый обезьяньим жестом выбросил к пятаку свою грязную, никогда не мытую руку, то чистильщик спрятал монетку и вновь углубился в журнал.
— Ничего, ничего, спасибо! — успокоил его Гижи-Кола и показал на щетки, потом на свои сбитые башмаки с примятыми задниками.
— Ты хочешь почистить их? За это надо платить деньги! — сказал чистильщик и указал на мелочь в открытой ладони юродивого.
— На! — согласился тот и ссыпал чистильщику всё, что было в руке. — Кола дает, на!..
Отдав мелочь и опять ничего не дождавшись (чистильщику была известна тактика: взять деньги и тут же как бы забыть о них), он стал миролюбиво осматривать будку, на стенах которой висел весь набор, свойственный подобным местам: снимок футбольной команды, реклама сигарет, в меру раздетая красотка из польского «Экрана», портрет Сталина…
Остановив на усатом человеке свои внимательные глаза, на дне которых шевелились желтые язычки, он сказал, указывая на портрет:
— Хорошо!.. Хорошо!..
И еще раз одобрительно гукнул, расправив плечи и проведя ладонью под носом:
— Сталин — хорошо! Сталин — хорошо! — и вдруг добавил, как бы вспомнив: — А Берия — плохо!.. Очень плохо!..
— Ба, почему Берия плохо? — удивился чистильщик, усаживая очередного клиента и берясь за щетки.
— Берия убил Сталина. Плохо!.. — грустно покачал головой юродивый, удивляясь тому, как мог чистильщик забыть эту всем известную истину.
— А кто лучше: Берия или Сталин?.. — не унимался чистильщик, надраивая ботинки клиента.
— Ленин! — уверенно ответил Кола. Это он знал твердо с самого детства. — Ленин — очень хорошо, самый главный. Сталин убил Ленина. Берия убил Сталина.
Считая эту тему исчерпанной, он показал на свою пустую ладонь и игриво пошевелил кустистыми бровями.
— Зачем тебе деньги? — спросил чистильщик.
— Надо деньги, надо. Обед. Базар. — Сказав это, юродивый почувствовал какие-то смутные, но сильные угрызения совести. Он встрепенулся и принял деловой вид. Но никто ничего не произнес, и он пояснил: — Орехи надо купить. Базар. Дезертирка.