Тайной владеет пеон

Михайлов Рафаэль Михайлович

— Наранхо, — предложил Карлос, — повтори его сегодняшнюю передачу:

Юный кариб сказал:

— Не знаю — он или другой передал. Я слышал, как кричал Фоджер: «У парка Аврора в восемь пятьдесят. Королевскую Пальму известили только что».

— Ага! Вы слышите? — торжествовал Ласаро. — Даже ваш свидетель не знает, я это или другой.

— А если радист сейчас скажет, что он узнаёт ваш голос, Ласаро? — насмешливо бросил Карлос.

— Нет! — закричал Ласаро. — Не надо... Не хочу... Эфир меняет голоса.

— Вы можете успокоиться, — печально сказал Кар­лос. — Радиста уже нет. Чудесного умного парня убили благодаря вам, Ласаро.

— Не признаю!

— Тогда я признаю, Ласаро, — вырвалось у Карлоса, — что из всех нас явку у парка Аврора получили от меня только вы. Только вы один, Королевская Пальма!

Водворилось молчание.

— Предложение членов комитета?

Сказал Роб:

— Выгнать из комитета. Выгнать из партии. Смерть.

Раздались голоса:

— Смерть!

— Присоединяюсь!

— Согласен!

Другого никто не предложил. Ласаро крикнул:

— Я молод и хочу жить. Я готов уйти от политиче­ской борьбы.

— Вы готовы изложить на бумаге о своих связях с Линаресом? — вдруг спросил Карлос. — Обо всем, что он требовал, обо всем, что вы сообщали.

— Хоть сейчас, — заторопился Ласаро. — Если это нужно и меня помилуют... Дайте бумагу, я все на­пишу!

— Роб отведет его в соседнюю комнату, — приказал Карлос, — и проследит, чтобы предатель ничего не за­был. Все подробности, все связи, всех запроданных...

Ласаро вернулся через час и, запинаясь, подвывая, прочитал исповедь предательства. Он не забыл ни од­ной детали. Ни того, как его покупали, ни тех, кого выдал.

Карлос брезгливо принял из его рук несколько лист­ков и коротко сказал:

— Комитет объявляет адвоката Ласаро, провока­тора и предателя, вне закона. Его может убить любой гватемалец и свершит благое дело. Вероятнее всего, с ним покончит сам Линарес — особенно после того, как исповедь Королевской Пальмы будет напечатана.

Сообразив, что сам обрек себя на гибель, Ласаро бросился на голос Вельесера, надеясь забрать свою исповедь обратно, но Карлос его оттолкнул и спокойно сказал:

— Ты уже не страшен нам, убирайся прочь, человек вне закона.

Так закончился суд над предателем.

Но он прожил еще несколько часов. Он долго плу­тал по городу и, наконец, очутился у вокзальной ка­меры хранения.

Адвоката пристрелили здесь же — на цементном полу, между двумя скамейками. Он лежал вцепившись в свой чемоданчик, куда успел засунуть вместе с день­гами карту туристских маршрутов по странам Европы. Линарес платил хорошо своим людям.

Но Линарес опоздал. Исповедь предателя была от­печатана и размножена. Снова столица потешалась над Бочкой Желчи.

— Мой милый Линарес, — заметил Армас, собрав своих советников, — вы быстро состарились и подби­раете себе в помощники таких же стариков. А мне нужны люди молодые и горячие.

Он с насмешкой перевел взгляд на Аугусто Чако.

— Да, горячие. Вроде вашего подопечного Аррьоса. Я слышал, что семья его улизнула. Уж его-то самого вы не выпустите, дон Аугусто.

— Нет, мой президент, — поклонился Чако. — Его я не выпущу, — он секунду помедлил, — когда поймаю.

— Хорошо работаете, сеньоры советники. Дармо­еды! — выкрикнул вдруг Армас и устало опустился в кресло. — Прочтите это...

Он протянул записку. Крупными детскими буквами, в которых полковник Леон узнал каракули своего Хусто, было выведено:

«Возвращаю вам кольцо-пропуск, президент-убий­ца, — писал Мигэль. — Теперь я и без него могу сво­бодно передвигаться по стране. Имя Хусто тоже возь­мите себе. У меня есть свое, рабочее имя. И вот что, сеньоришка, я вам скажу: никогда я за вас ни в кого не стрелял и ни одному гватемальскому мальчишке вы не нужны. Так что бросьте свои фокусы. А лучше собе­рите-ка чемоданчик да сматывайтесь, пока вас не при­стрелили. И пусть я сгорю в огне вулкана, если будет не так! Спросите Чако — пусть вспомнит, кто ему так крикнул в Пуэрто»,

— Кто вам это крикнул? — шепотом спросил Армас.

Кто знает, — может быть, он увидел в эту секунду свой скорый конец: он лежит на пороге кабинета, а сол­дат дворцовой охраны погружает в него нож — острый, холодный металл, и нет рядом чрезвычайного посла, и архиепископа, и пушек...

Чако вспомнил: слова его сына, его Руфино, кати­лись за ним по лестнице телеграфа, преследовали его в поездках по стране, будили ночью. Да, он пристрелил Руфино — потому, что тот многое знал. И вот другой мальчишка бросает ему в лицо странную и страшную клятву, а третий напомнил о Руфино на площади. Сколько же можно убегать, скрываться, прятаться от прошлого?

— Вы упустили не мальчишку, — с горечью сказал Армас, — вы упустили Кондора, — и истерично закри­чал: — Вас можно приравнять к предателям. Свиньи и воры! Я желаю быть президентом, а не объектом вы­стрелов вашего Кондора!

Но Кондор не стрелял, стреляли другие. В городе вспыхнуло восстание армейских офицеров. На улицах происходили побоища. Стало известно, что во главе за­говора стоят полковник Пинеда и капитан Фернандо Дуке. Армас воспользовался случаем и объявил облаву на красных.

Фронт Сопротивления предвидел этот ход. Рабочие люди укрывали вожаков. Спешно менялись явки. Об­новлялось руководство подпольщиками в столице и центральных департаментах. Карлосу Вельесеру пред­ложили возглавить движение сопротивления в запад­ных районах. Вместо него оставался Ривера.

Они встретились в маленькой деревушке близ сто­лицы — Карлос Вельесер и Ривера.

— Ты остаешься президентом столицы, — шутливо сказал Вельесер. — Смотри, не уступи эту честь Армасу.

— Я буду следить за сводками из Кецальтенанго, [85] — прищурился Ривера. — Если там объявится свой президент и он будет зваться антикваром Молиной...

— Нет, нет, мастером масок Кардона!

— ...или мастером масок Кардона, — подхватил Ривера, — то уж так и быть: я с ним потягаюсь в уме­нии носить президентский жезл.

85

Столица департамента на западе Гватемалы, вторая столица страны.