Тайной владеет пеон

Михайлов Рафаэль Михайлович

Он знал, что все это ложь, что к нему относились по-братски, но он отгонял от себя мысли о хорошем и вызывал в памяти только дурное, низменное, пришед­шее из-под спуда маленького, тщеславного сознания. А губы уже шептали: «Париж, Афины... руки уже шарили в ящике стола и извлекали на свет телефонную трубку — трубку предательства.

Он подключил шнур к рации, настроился на пере­дачу, поднес микрофон трубки к самому рту, отрывисто и глухо произнес:

— Говорит Королевская Пальма. Говорит Королев­ская Пальма. Получил вызов комитета. В восемь пять­десят у парка Аврора. Повторяю. Говорит Королевская Пальма...

Время было неурочное, но вызов приняли. После исчезновения Хусто Линарес распорядился перейти на круглосуточный прием Королевской Пальмы.

С наушниками сидел Чиклерос. Заметив, что он взялся за карандаш, Фоджер вскочил с постели и про­смотрел запись. Место встречи Чиклерос не указал. Фоджер взялся за контрольные наушники, вслушался в глухой голос провокатора и еще раз сверился с за­писью.

— Парк Аврора ты дописал сейчас, — грубо ска­зал он.

— В первый раз Пальма его не назвал, — огрызнулся Чиклерос.

Фоджер бросился к телефону и набрал номер поли­цейского агентства. На лбу его выступила испарина, руки дрожали. Чиклерос, пока он кричал в трубку, слегка приоткрыл дверь и услышал, как скрипнул дверью Наранхо.

— Да, да. У парка Аврора, в восемь пятьдесят,— кричал Фоджер. —Окружайте весь микрорайон. Коро­левскую Пальму известили только что.

Бросив трубку, он повернулся к Чиклеросу:

— Зачем ты возился с дверью, чумазый?

В коридоре послышалась возня: сержант подмял под себя Наранхо, рванувшегося к выходной двери. Чиклерос бросился на помощь мальчику, но тяжелый грохот оглушил его, острый, колючий толчок заставил подпрыгнуть, и он упал на пороге, широко раскинув руки и повернув застывшее в предсмертной усмешке лицо навстречу своему врагу. Фоджер стрелял снова и снова, но он не мог уже стереть эту усмешку, которой словно сама Гватемала сопровождала каждый шаг интервентов.

— Что случилось, сержант? — хрипло спросил Фод­жер, и оспинки на его тяжелом, массивном лице нали­лись кровью.

— Не знаю. Меня разбудил скрип двери, майор. Мальчишка собирался опять бежать.

Фоджер втолкнул Наранхо обратно в его комнату, подвинул стул к порогу, загораживая вход, уселся и, играя пистолетом, сказал:

— Слушайте меня внимательно. Вы двое! Карибка и Ческа. Младший спит и не понимает, но это неважно. Я перестреляю вас всех, если хоть кто-нибудь в течение часа шевельнется. Мне нет дела, зачем выскочил Ческа, и, если операция удастся, я забуду об этом. Но помните: одно движение к двери — и запишите себя в покойники. Сержант, стань рядом и держи карибку под прицелом.

Старинные часы, висящие на стене, отбили удар. Наранхо стало душно; американец кричал в телефон, что их окружат в восемь пятьдесят. Остается… Пять­десят долой пятнадцать... Никак не получается. Сколь­ко же остается?

— Мерзавец, — сказала вдруг Мэри. — Проклятый гринго! Что они задумали?

Она заговорила на своем родном наречии, и Наранхо ей ответил на нем же.

— Молчать, — лениво сказал Фоджер. — Один уже лежит лицом к небу.

Слышно было только, что качается массивный маят­ник: тик-так, тик-так...

А Наранхо послышалось: «Восемь пятьдесят — во­семь пятьдесят».

31. НАСТОЯЩИЕ ГОЛОСА ГВАТЕМАЛЫ

Мэри сидела на полу, прислонившись к ножке стула. Фоджер застал ее в поисках наперстка, выпавшего из рук. Так она и осталась на полу — ошеломленная, боя­щаяся и за своего младшего, и за Наранхо, готовая и за того, и за другого подраться с американцем.

Скосив глаза, Наранхо увидел на краю стола за­остренный с двух сторон тесак. Он походил на мачете, каким срезают бананы или сахарный тростник, но пред­назначался для более тонких операций (Мэри им кро­шила овощи) и был поуже, а насажен на тонкую изящ­ную рукоятку. Рукоятку эту выпилил и украсил резь­бой Наранхо. Мэри была очень довольна подарком. Но сейчас, как видно, она не видела ни резьбы, ни ножа и, не отрываясь, с опаской и отвращением следила за движениями тяжелого черного пистолета, болтавшегося в руке Фоджера.

Фоджеру первому надоело молчать. Он еще раз взглянул на часы и, вполне удовлетворенный, улыб­нулся.

— Еще полчаса, — сказал Фоджер, — и чумазые чапины увязнут в капкане. Молите бога, вонючие карибы, чтобы капкан сработал. Не то ваша песенка спета.

Тихий, будто безразличный ко всему голос солдата вернул Фоджера к действительности:

— Майор, за что вы пристукнули радиста?

Генри Фоджер, не оглядываясь, резко сказал:

— Знай свое дело, сержант. Здесь приказываю я.

Он прислушался, но ничего, кроме дыхания солдата за спиной, не уловил.

Глаза Мэри сверкнули, Наранхо печально сказал:

— Радист был чумазый чапин; чумазых чапинов майору позволяет уничтожать вера... и вонючих кари­бов тоже... и вислогубых негров тоже...

Он перечислил все ругательства, какими Фоджер награждал жителей этих маленьких стран, и по тяже­лому прерывистому дыханию сержанта понял, что попал в точку.

— За что вы пристукнули радиста, майор? — повто­рил сержант. — Он был славный парень.

Фоджер резко обернулся. В ту же секунду карибка Мэри стремительным движением, даже не успев снять нож со стола, напрямую швырнула его в Фоджера. Острое, как бритва, лезвие пролетело с легким свистом, обагрило щеку американского разведчика, а вслед за ножом с резким гортанным возгласом «У-эй!» прыгнул Наранхо, выбил пистолет из рук Фоджера и навалился на него всем телом. Фоджер хрипел и извивался. Сер­жант крикнул Мэри:

— Уноси ноги, старуха. Кровь гринго ни тебе, ни мне не простят. — И первым улизнул из домика.

Мэри подбежала к лежанке, схватила малыша, по­садила его в шаль, а концы ее завязала на лбу и, устроив для своего сынка сиденье, взвалила на спину.

— Оставь гринго! — крикнула она. — Беги.

Они выбежали вместе, а Фоджер, катаясь по полу и пытаясь сбросить с кистей рук тугой пояс Наранхо, хрипел им вслед:

— Я вас обоих на дне морском сыщу... Ненавижу!

Нам нет нужды возвращаться к Фоджеру, читатель. Его карьера в Гватемале на этом будет окончена. Воз­можно, американская разведка через некоторое время переправит своего агента на две страны южнее или даже через океан. Возможно, он получит задание, больше отвечающее его наклонностям: не выслеживать и стрелять, а вначале стрелять и только потом — высле­живать.