Тайны дома Романовых
Шрифт:
А далее следует сказать и о судьбе Феликса Форгач, так как его потомки сыграли не последнюю роль в истории дома Романовых. И хотя события эти произойдут уже в XX веке и, соответственно, будут описаны в самом конце книги, все же считаю уместным рассказать о них и здесь.
В 1836 году Феликса определили в Артиллерийское училище под именем Феликса Николаевича Эльстон, а после того, как он женился на графине Сумароковой, 8 сентября 1856 года указом Александра II ему был присвоен титул графа и повелено было «впредь именоваться графом Сумароковым-Эльстон». Сын Ф. Н. Сумарокова-Эльстон, Феликс Феликсович, женившись на княжне Зинаиде
Одним из самых памятных событий 30-х годов была дуэль и смерть Пушкина. Вокруг этого сплелось много слухов, домыслов и просто сплетен. За время, прошедшее с середины 1837 года, этому событию посвящены сотни статей и книг. Во многих из них Николая обвиняют не только в преступном небрежении, но и почти в скрытом соучастии в убийстве Пушкина, в частности потому, что он был влюблен в его жену Наталью Николаевну.
Жена Пушкина – в девичестве Наталья Николаевна Гончарова – была одной из самых красивых женщин России, и Николай – отменный женолюб, – конечно же, не мог не отметить ее.
Однако ставить знак равенства между светскими ухаживаниями и любовным романом никак невозможно, да и просто-напросто более чем несерьезно. Если угодно, те,
кто верит в неверность Натальи Николаевны, по меньшей мере уподобляются злоязычным современникам поэта, с удовольствием смаковавшим грязные сплетни об императоре, поэте и Наталье Николаевне.
Я убежден в чистоте отношений Николая и Натальи Николаевны, ибо изучил этот сюжет досконально, посвятив ему большой очерк «Царь, поэт и жена поэта» во 2-м томе своей книги «Самодержцы. Любовные истории царского дома», выпущенной в Москве в 1999 году. К ней я и адресую читателей, интересующихся данным вопросом.
А теперь позвольте вернуться к описанию событий, последовавших после смерти Пушкина, и более подробно остановиться на одном из них, причины которого освещались в России очень мало.
Произошло это событие 17 декабря 1837 года.
В этот вечер Николай, императрица и цесаревич отправились в Большой театр. Там давали балет «Баядерка» с блистательной Тальони в главной роли.
Во время представления в царскую ложу вдруг вошел дежурный флигель-адъютант и шепотом, чтобы не испугать императрицу, доложил императору, что в Зимнем дворце начался пожар.
В Зимнем оставались младшие дети, и, кроме того, во дворце постоянно находилось несколько тысяч слуг. Ни слова не сказав, Николай вышел из ложи.
Пожар начался в верхних комнатах, где ночевали слуги. На случай пожара во дворце имелось множество приспособлений и своя пожарная команда. Решив, что легко справятся сами, пожарные даже не известили дворцовое начальство, а тем более министра двора князя Волконского, которого все боялись пуще огня. Однако на всякий случай от каждого из гвардейских полков к дворцу вызвали по одной пожарной роте, но общего командования создано не было, и роты, каждая по отдельности, стояли на площади под сильным ветром, а солдаты и офицеры с недоумением глядели на темный и тихий Зимний дворец, не видя никаких признаков пожара.
И вдруг одновременно из множества окон по фасаду бельэтажа с грохотом вывалились рамы и стекла, из оконных проемов вылетели наружу горящие шторы и стали виться на ветру огненными языками, а весь дворец внутри озарился огненным светом. И тотчас же на площадь хлынули волны густого черного дыма, а над крышей вспыхнуло гигантское зарево, которое, как утверждали очевидцы, было видно за пятьдесят верст.
К этому времени на площади, кроме солдат, стояли уже и тысячи других людей, и все они, замерев, глядели на происходящее. И как раз в этот момент к Зимнему подкатил в легких открытых санках сам хозяин горящего дома.
Николай сошел с саней, и возле него тут же встали полукругом генералы и офицеры, сановники и придворные, оказавшиеся рядом как по мановению волшебной палочки.
Николай отдал приказ солдатам и офицерам войти во дворец через все входы и выносить все, что можно вынести. Однако спасать было уже почти нечего, и люди, оказавшиеся во дворце, метались по охваченным огнем бесконечным, огромным залам и анфиладам, ища спасения для самих себя. А между тем все пожарные команды столицы были уже здесь, и лошади, впряженные в сани с бочками, непрерывно метались от Невы к Зимнему и обратно. Наконец стали рушиться потолки, накрывая десятки тех, кто еще не успел выбраться.
Дворец горел трое суток, пока не выгорел дотла, оставив только закопченные черные стены, опоясывавшие груды пепла, золы и горящих углей.
И все же, благодаря героизму спасавших дворец солдат, находившихся во внутренних караулах, а также тех, кто оказался в помещениях, еще не охваченных огнем, удалось спасти множество дорогих вещей – мебель, картины, зеркала, знамена, почти все портреты Военной галереи 1812 года, утварь обеих дворцовых церквей, трон и драгоценности императорской фамилии.
Разумеется, при первых признаках пожара, прежде всего были немедленно вывезены в Аничков дворец все члены царской семьи, а вслед за тем стали разбирать два перехода между Зимним дворцом и Эрмитажем, закладывая проемы кирпичом и создавая надежный брандмауэр.
Таким образом, огонь остановился перед Эрмитажем и главные ценности были спасены.
Еще не остыли угли и пепел пожарища, как тут же начала работать комиссия, которая должна была установить причины возникновения пожара. Руководил ею А. Х. Бенкендорф, и, как мы вскоре узнаем, его кандидатура была отнюдь не случайной.
Расследование показало, что виной всему «был отдушник, оставленный не заделанным при последней переделке большой Фельдмаршальской залы, который находился в печной трубе, проведенной между хорами и деревянным сводом залы Петра Великого, расположенной бок о бок с Фельдмаршальской, и прилегал весьма близко к доскам задней перегородки. В день несчастного происшествия выкинуло его из трубы, после чего пламя сообщилось через этот отдушник доскам хоров и свода залы Петра Великого; ему предоставляли в этом месте обильную пищу деревянные перегородки; по ним огонь перешел к стропилам. Эти огромные стропила и подпорки, высушенные в течение 80 лет горячим воздухом под накаливаемой летним жаром железной крышей, воспламенились мгновенно».