Тайны дома Романовых
Шрифт:
Воспитанием Александра, главным образом, занимались три человека – профессор-правовед Московского университета Константин Петрович Победоносцев, его коллега, профессор-экономист Александр Иванович Чивилев и главный воспитатель, названный «попечителем», генерал-адъютант граф Борис Алексеевич Перовский. Цесаревич прослушал курсы политических наук и правоведения в объеме университета, что позволило ему не выглядеть одиозно в должности канцлера Гельсингфорского университета.
Хорошая военная подготовка, соответствующая программе Академии Генерального штаба, делала его профессионалом, когда он занимал различные армейские должности – от командира полка до атамана казачьих войск и командующего Петербургским военным округом. А то, что ему довелось участвовать в русско-турецкой войне 1877—1878 годов, придавало новому императору
В исторической литературе имеется множество статей и книг о К. П. Победоносцеве, не обойден вниманием ученых и граф Б. А. Перовский, а еще один из наставников цесаревича – профессор А. И. Чивилев, предан исследователями русской истории совершеннейшему забвению. Справедливость требует, чтобы и его вклад в воспитание будущего императора России был оценен должным образом, ибо этот вклад оказался и велик, и плодотворен. Скажу о нем очень кратко следующее: Чивилев родился в Санкт-Петербурге в 1808 году и умер здесь же в 1867 – немного не дожив до 60 лет. В 1828 году он поступил в Санкт-Петербургский университет на философско-правовой факультет. Успешно закончив его, Чивилев был отправлен в Дерпт – ныне город Тарту Эстонской республики – в существовавший там Профессорский институт. Там он защитил магистерскую диссертацию «О призрении бедных» и, получив степень магистра философии, уехал в Берлин.
В 1835 году Чивилев был назначен адъюнктом в Московский университет по кафедре политэкономии и статистики. В 1838 году защитил докторскую диссертацию «О народном доходе» и стал профессором истории.
С 1849 года он служил в Министерстве уделов, затем стал директором бывшего Дворянского института в Москве, по заслугам прослыв одним из лучших статистиков и политэкономов России.
В конце жизни он был приглашен в Санкт-Петербург, где стал наставником Великих князей Александра и Владимира и преподавал им комплексную историко-экономическую науку о развитии народного хозяйства.
Изучая с материалистических позиций эту, новую тогда для России, научную дисциплину, Александр все свое царствование придавал исключительное значение проблемам народного хозяйства, окружив себя такими блестящими учеными-министрами, как С. Ю. Витте и М. Х. Рейтерн.
И совсем не случайно, что в годы правления Александра III Российская империя добилась больших успехов в развитии главных отраслей народного хозяйства, став великой железнодорожной державой, сделав русский рубль конвертируемой мировой валютой, вытеснив с зарубежных рынков многие сельскохозяйственные продукты.
Однако, вопреки всему вышеизложенному, русские ультра-патриоты создали портрет Александра III, когда в исторической литературе, в публицистике и в беллетристике стало широко бытовать мнение, что Александр III был не более чем солдафон, невежа и обскурант. Такого рода характеристики исходили от тех редких интеллектуалов-прогрессистов, которые, оказавшись в ближайшем окружении императора, встречали противодействие их собственным концепциям и взглядам, которые они считали единственно верными и возможными для применения в деле развития России. С. Ю. Витте – выдающийся финансист, дипломат и политик, хорошо знавший Александра III, отзывался о нем так: «Император Александр III был совершенно обыденного ума, пожалуй, можно сказать, ниже среднего ума, ниже средних способностей и ниже среднего образования; по наружности – походил на большого русского мужика из центральных губерний, к нему больше всего подошел бы костюм: полушубок, поддевка и лапти; и тем не менее, он своей наружностью, в которой отражался его громадный характер, прекрасное сердце, благодушие, справедливость и вместе с тем твердость, несомненно, импонировал, и если бы не знали, что он император, и он бы вошел в комнату в каком угодно костюме, – несомненно, все бы обратили на него внимание. Фигура императора была очень импозантна: он не был красив, по манерам был скорее более или менее медвежатый; был очень большого роста, причем при всей своей комплекции он не был особенно силен или мускулист, а скорее был несколько толст и жирен».
В этой характеристике не все справедливо. О полученном им образовании нельзя сказать: «ниже среднего», а что касается того, что «он не был особенно силен», то это уже совершеннейшая ложь – Александр пальцами гнул монеты и ломал подковы. Это был настоящий русский богатырь, который хорошо знал свои качества и не только не скрывал их, но, напротив, при случае, бывало, и проявлял. Александр III при всем этом был глубоко русским человеком, у которого любовь ко всему отечественному – в изначальном смысле слова – от «отцов» и «отчизны» – переходила в матерый национализм. Даже вековой традиционализм европейских дворов, где внешние национальные различия были минимальными, был сразу же нарушен новым русским монархом. Сделано же это было быстро, неожиданно и в стиле
предыдущих самодержцев, очень любивших менять военную форму. Вспомним хотя бы прадеда и деда Александра – Павла и Николая. Да только поворот в этом деле был настолько крут, что оба предка Александра перевернулись бы в гробах, если бы им привиделось такое. Александр немедленно распорядился упростить военную форму и сделать ее более удобной. В этом смысле он действовал в духе Потемкина и Суворова. Но была здесь и другая сторона – форма стала национальной. Всех военнослужащих переодели в русские полукафтаны и шаровары, перепоясав их цветными кушаками и надев на головы барашковые шапки. Прежде всех были переодеты генералы свиты. Когда после введения этого новшества состоялся первый придворный прием, то только один из генералов свиты – необычайно спесивый, заносчивый и очень недалекий князь А. И. Барятинский, командир Преображенского полка, болезненно гордившийся полковым мундиром и своей принадлежностью к славному аристократическому братству офицеров лейб-гвардии, – нарушил приказ и явился на прием в прежнем мундире. Когда же министр двора сделал ему в связи с этим замечание, то князь ответил, что мужицкой формы он носить не станет. Этот ответ был равнозначен отставке, и князю пришлось донашивать свой старый мундир в Париже, но уже частным человеком.
Не только лощеных генералов свиты и камергеров двора поражала эта внезапная и резкая перемена. Даже такой прогрессист и либерал, каким был известный судебный деятель А. Ф. Кони, поразился, увидев на Александре III русскую рубашку с вышитым на рукавах цветным узором.
Другой характерной чертой нового царя была его бережливость, доходящая до предела. Он носил одежду – брюки, тужурку, пальто, полушубок, сапоги – до тех пор, пока они не начинали разваливаться. И тогда царь чинил и латал их до последней возможности, причем и изначально это были самые простые вещи – сапоги не были даже офицерскими, а солдатскими, тужурка не из тонкого сукна, рубашки – не из-за границы, а из ивановского холста. И жить он стал не в прежних апартаментах Зимнего дворца, а в маленьких комнатках дворца в Гатчине, где до него жили слуги. Новый император навел строгую экономию во всех отраслях государственного управления, особенно сильно урезав расходы дворцового ведомства. Он сильно сократил штат Министерства двора, уменьшил число слуг и ввел строгий надзор за расходованием денег и в своей семье, и в семьях Великих князей.
Александр III запретил закупку для своего стола заграничных вин, заменив их крымскими и кавказскими винами, а число балов ограничил четырьмя в год.
Летом царская семья жила в Петергофе, занимая маленький дворец Александрию, и лишь однажды в сезон – 22 июля – праздновала день тезоименитства Марии Федоровны. И в Александрии, как и в Гатчине, жизнь царя и царицы проходила в непрерывных трудах и заботах, и только после окончания лагерного сбора в Красном селе, завершавшегося большим парадом, раздачей наград и производством в офицеры, семья уезжала в финские Шхеры, где и ждал их всех настоящий отдых.
Министры могли приезжать сюда в самых исключительных случаях, а государственные бумаги привозили и увозили фельдъегери.
Сколько стрел было выпущено в него левыми журналистами и писателями-эмигрантами по поводу его тупости и невосприимчивости к искусству! А он чаще, чем кто-либо, бывал в опере, очень хорошо музицировал, а на тромбоне играл столь искусно, что участвовал солистом в дворцовых квартетах.
В 1869 году у цесаревича начал собираться маленький оркестр медных духовых инструментов, в который входил он сам и еще восемь музыкантов – офицеров гвардии. С течением времени кружок разросся и в 1881 году превратился в «Общество любителей духовой музыки». Было бы преувеличением утверждать, что там играли музыканты высокого класса, но репертуар был разнообразен, и оркестранты становились год от года все более искусными.