Тайны Древнего Лика
Шрифт:
Он слишком рано женился, приняв влюбленность за любовь, и с каждым годом они с Геддой все больше отдалялись друг от друга. Наверное, им нужно было расстаться, но он не хотел, чтобы его дочь, Айрин, выросла без отца. Да, он и Гедда продолжали жить вместе, но каждый сам по себе, и мучились, и мучили друг друга… Появление в его жизни Джейн было как глоток воздуха, как порыв свежего ветра… но Джейн тоже не хотела, чтобы его дочь выросла без отца…
Однажды, осенним ясным днем, они приехали сюда, в резерват «Пайндленс», и это был замечательный день… Были и другие дни, и другие места, но все меньше света несли в себе эти встречи, и все больше горечи заключалось
Моя жизнь – пустырем идти: опадает все, что срываю; на моем роковом пути кто-то сеет зло впереди, а я его собираю.
Кто был этот неведомый сеятель? Зачем он делал это? Зачем подговорил Джейн, зачем убедил ее в том, что ей нужно исчезнуть, что так будет лучше для них обоих?
И Джейн исчезла. Уехала из Трентона неизвестно куда. Больше он ее не видел.
Вот тогда он впервые в полной мере прочувствовал, что такое глубокая депрессия…
Как он очутился здесь, в этой березовой роще? Или – как очутилась здесь березовая роща?
Он готов был поверить, что действительно перенесся туда, в резерват «Пайндленс», – но тут же понял, что это не так. Потому что из-за белых стволов вышла Джейн, и она была именно такой, как в тот день, когда они были здесь. Молодой, светловолосой, в узких синих джинсах и короткой, чуть ниже пояса, серой куртке – под цвет глаз. Со стеблем камыша в руке, который он тогда срезал для нее у болота.
В школьные годы он вслед за братом прочитал роман о мыслящем инопланетном океане, способном материализовать образы, хранящиеся в человеческой памяти. То, что он видел сейчас, напоминало ситуацию из той старой книги. Еще он вспомнил, что главный герой, пытаясь удостовериться в том, что не бредит, проводил «ключевой эксперимент», связанный с какими-то сложными вычислениями…
Алекс Батлер не собирался проводить никаких экспериментов. Он не сомневался в том, что сознание его перестало отражать внешний мир, и отражает теперь исключительно самое себя, – но ему было на это наплевать. Ему было хорошо в этом отражении отражений.
Джейн приближалась к нему, и трава приминалась под ее ногами, и потрескивали попавшие под каблук сухие веточки – и он встал с пригорка и шагнул ей навстречу…
…Потом, когда они лежали на его расстеленном комбинезоне, и дыхание их постепенно успокаивалось, он, продолжая гладить ее обнаженную грудь, все-таки не удержался от вопроса. Хотя и знал, что все вокруг – нереально. Возможно, как и он сам. Глаза ее были полузакрыты, она слегка улыбалась и водила пальцем по своим зацелованным до крови губам.
– Как ты думаешь, чем закончилась вся эта история на Солярис? – спросил он.
Ему было интересно, что она ответит, и ответит ли вообще, потому что он никогда не думал о том, каким могло бы быть продолжение той книги.
Джейн открыла глаза. Теперь они были не серыми, а голубыми – в них отражалось небо. Смешно оттопырила нижнюю губу – именно так, как делала всегда, – и пробежалась пальцами по его голому животу; тоже, как всегда.
– Печально закончилась, Алекс. – Голос у нее был негромкий и мягкий. – Оказалось, что Крис вовсе не человек. Он вновь побывал на древнем мимоиде и нашел там собственное тело. Мертвое… Тот, кто считал себя Крисом, на самом деле тоже был фантомом, порожденным океаном.
Батлер совершенно точно знал, что никогда не думал о таком финале. И все равно, этот ответ не мог прояснить ситуацию. Сознательно
Он понимал, что бесполезно пытаться выяснить истинное положение дел, разобраться с явью и бредом, но вновь не удержался – вопрос был подсказан все той же книгой:
– Ты знаешь, как зовут нашего пилота?
Во времена его встреч с Джейн он и понятия не имел о том, что есть на свете некий Свен Торнссон. И Джейн, разумеется, тоже не знала.
Она с улыбкой посмотрела на него:
– Господи, о чем ты думаешь, Алекс?.. Неужели это так важно?
– И все-таки? – настаивал он.
Она вздохнула:
– Икар Монгольфье Райт. Хорошее имя для пилота. Доволен?
– Не знаю…
– Ну вот и я не знаю, Алекс. – Она по-прежнему улыбалась. – Ты не хотел бы чего-нибудь пожевать?
Он прислушался к себе и отрицательно покачал головой:
– Пожалуй, нет…
– А вон там, смотри.
Он оглянулся. На траве лежала большая белая бумажная салфетка, а на ней рядочком выстроились булочки, усыпанные черными точками маковых зерен. Булочки в форме сердечек с открыток к дню Святого Валентина. Одну из них уже исследовал проворный муравей. Такие сдобные булочки он помнил с раннего детства – их пекла мама, и он с братцем Ником уплетал их за обе щеки.
…Да, это были те самые булочки. Булочки из детства. Мягкие, еще теплые, с легким привкусом имбиря.
– А если я захочу ведерко клубничного мороженого? – спросил он с набитым ртом, окончательно отбросив мысль о пистолете. – И шоколадного Санта Клауса?
– Пожалуйста, – улыбнулась Джейн. – Все, что захочешь. Можно здесь, можно там. – Она повела рукой в сторону далекого поля. – Только сначала отдохни.
И она, сложив зацелованные губы трубочкой, легонько дунула ему в лицо…
…Барьер если и не исчез до конца, то местами просвечивал насквозь. Память не только стала гораздо более полной – теперь Алекс Батлер знал, что ему нужно делать дальше.
Он был уверен в том, что это случилось бы обязательно – через неделю, через месяц, через год, – но случилось бы. Просто слова брата оказались катализатором – и барьер рухнул именно теперь, а не через неделю или год…
Спать он больше не мог, но и к сраженному коньяком Доусону не спешил – и все вышагивал и вышагивал по гостиничному номеру, за окном которого плескалось в ночи разноцветье реклам, вышагивал, словно вновь и вновь воссоздавал свой путь в лабиринтах Сфинкса. И намечал новый путь, по которому ему отныне предстоит идти.
55.
– Поздравляю, – сказал слегка опухший Пол Доусон, когда Батлер пришел к нему в номер и заявил, что сплошной барьер превратился в ветхий забор с поломанными досками, за которым довольно хорошо виден сад. – Я знал, что так и будет.
Он, чуть поморщившись, уселся в кресло.
– И что же вы вспомнили, Алекс?
– Много чего, так сразу и не расскажешь… Побродил я немало… Но главное было в конце… – Батлер замялся. – Понимаете, Пол… Там очень много личного… Не помню, кто сказал: «Что пройдет, то будет мило»… Я был в своем прошлом, именно там и тогда, где и когда мне было особенно хорошо. В совершенно реальном прошлом, Пол! Да, я понимаю, головой понимаю, что это все-таки какая-то очень ловко устроенная иллюзия, но сердцем… Сердцем чувствую, что все было на самом деле. Многое из того, что там происходило, в действительности никогда не происходило… Да, была похожая ситуация, достаточно давно… а все остальное – мои реализовавшиеся мечты и желания. Как бы реализовавшиеся. Я был в мире моих желаний…