Тайны финской войны
Шрифт:
Новую материальную часть артиллерии личный состав, в том числе командиры боевых частей, знают плохо. Установленные на новых кораблях пушки К-34 76 мм и крупнокалиберные пулеметы ДК еще не опробованы.
На «Якобинце» при проверке знаний материальной части оказалось, что личный состав не может даже самостоятельно зарядить пушку К-21. На некоторых кораблях и береговых частях нет таблиц стрельб. Форт Краснофлотский, на который возложены весьма ответственные задачи, таблицы сверхдальних стрельб для 12–дюймового калибра получил только лишь 16 ноября.
Не все корабли имеют пристрелянные пулеметы. Сторожевой корабль «Вйхрь», получив ответственное задание, вышел с непристрелянными пулеметами и всего лишь на 30 % обеспеченный спасательными поясами. На сторожевом корабле «Пурга» вышел из строя компрессор, а в связи с этим вышли из строя и торпедные аппараты, что на 50 % снизило боеспособность корабля».
Положение в войсках Ленинградского военного округа было ничуть не лучше, чем на Балтийском
На совещании высшего комсостава по итогам финской войны, состоявшемся в ЦК партии в апреле 1940 года, командующий 8–й армией Г. М. Штерн заявил: «…Нужно сказать прямо, товарищ Мерецков, тебя наградили крепко, по заслугам, все мы тебя целуем и поздравляем, но, товарищ Мерецков, подготовил ты (правда, не один ты виноват, многие были виноваты) эту войну плохо».
Сталин тогда Штерна поддержал: «Он хочет сказать, округ то ваш, Ленинградский, а подготовили войну плохо».
Берия же еще в ноябре 39–го понимал, что войска к вторжению в Финляндию не готовы. Лаврентий Павлович, однако, не нес никакой ответственности за подготовку армии и флота к войне. Поэтому он мог позволить себе очень откровенную критику. Вместе с тем он прекрасно понимал, что эти и другие многочисленные недостатки за сутки до начала боевых действий никак не исправишь. Если штабы не умеют толком спланировать операцию, а артиллеристы — зарядить орудия, если отсутствуют таблицы для стрельбы и не пристреляны пулеметы, если разведка работает плохо, а приготовления к наступлению не удается сохранить в тайне, — значит, войска, которым предстоит завтра перейти финскую границу, потерпят серьезные неудачи и не смогут добиться быстрой победы.
Похоже, глава НКВД писал письмо Ворошилову с прицелом на будущее, чтобы потом, когда будут искать виновных за неизбежные военные неудачи, продемонстрировать Сталину свою прозорливость: смотрите, я же предупреждал, что мы к войне не готовы. Но многомудрый Лаврентий Павлович также отлично понимал, что Сталин не будет пересматривать уже принятое решение о нападении на Финляндию. И заканчивает письмо Ворошилову на фальшивой оптимистической ноте: «Настроение личного состава Балтийского флота в связи с предстоящей операцией боевое. Краснофлотцы и начсостав выражают свою готовность в любую минуту выполнить приказ правительства и встать на защиту Советского Союза».
Клим Ефремович, может, и понял, куда Берия клонит: страхуется на случай поражения. Но понадеялся на русские «авось» и «шапками закидаем». И ходатайствовать перед Сталиным об отсрочке нападения на Финляндию не стал.
А Иосиф Виссарионович уже после отнюдь не блестящего завершения «незнаменитой войны», 17 апреля 1940 года, на совещании высшего комсостава РККА, так оправдывал задним числом необходимость советского нападения на маленькую, но непокорную Финляндию:
«Правильно ли поступило правительство и партия, что объявили войну Финляндии? (В действительности Москва не объявила Хельсинки войну, напав по правилу агрессоров безо всякого там «иду на вы»; провозглашать состояние войны с Финляндией советское руководство сочло излишним: надеялись управиться за пару недель и сделать страну Суоми во главе с «народным правительством» неотъемлемой частью СССР. — Б. С.) Мне кажется, что нельзя было. Невозможно было обойтись без войны. Война была необходима, так как мирные переговоры с Финляндией не дали результатов, а безопасность Ленинграда надо было обеспечить, безусловно, ибо его безопасность есть безопасность нашего Отечества. Не только потому, что Ленинград представляет процентов 30–35 оборонной промышленности нашей страны и, стало быть, от целостности и сохранности Ленинграда зависит судьба нашей страны, но и потому, что Ленинград есть вторая столица нашей страны. Прорваться к Ленинграду, занять его и образовать там, скажем, буржуазное правительство, белогвардейское, — это значит дать довольно серьезную базу для гражданской войны внутри страны против Советской власти».
Здесь Сталин наделяет воображаемых врагов теми самыми замыслами, какие лелеял сам, формируя марионеточное «Народное правительство Финляндской Демократической Республики».
Иосиф Виссарионович старается обосновать как неизбежный и срок начала войны по железному правилу: «Сегодня — рано, а послезавтра — поздно»:
«Второй вопрос, а не поторопилось ли наше правительство, наша партия, что объявили войну именно в конце ноября, в начале декабря, нельзя ли было отложить этот вопрос, подождать месяца два — три — четыре, подготовиться, а потом ударить? Нет. Партия и правительство поступили совершенно правильно, не откладывая этого дела, и, зная, что мы не вполне еще готовы к войне в финских условиях (через год выяснилось, что в степях Украины и белорусских болотах Красная Армия воюет ничуть не лучше, чем в карельских лесах и снегах. —Б. С.), начали активные военные действия именно в конце ноября, в начале декабря. Все это зависело не только от нас, а, скорее всего, от международной обстановки. Там, на западе, три
Было бы большой глупостью, политической близорукостью упустить момент и не попытаться поскорее, пока идет там война на западе, поставить и решить вопрос о безопасности Ленинграда. Отсрочить это дело месяца на два означало бы отсрочить это дело лет на двадцать, потому что ведь всего не предусмотришь в политике. Воевать-то они там воюют, но война какая- то слабая, то ли воюют, то ли в карты играют. Вдруг они возьмут и помирятся, что не исключено. Стало быть, благоприятная обстановка для того, чтобы поставить вопрос об обороне Ленинграда и об обеспечении государства, была бы упущена. Это было бы большой ошибкой. Вот почему наше правительство и партия поступили правильно, не отклонив это дело и открыв военные действия непосредственно после переговоров с Финляндией».
На этот раз Сталин говорил правду своим будущим генералам и маршалам (три недели спустя вышел указ о введении генеральских званий, а Тимошенко, Шапошников и Кулик были произведены в маршалы вместо уничтоженных Тухачевского, Блюхера и Егорова). Но не всю правду. Он не стал объяснять, что раньше, в благоприятное летнее время, нападать на Финляндию было нельзя, потому что выторговать ее у Гитлера удалось только 23 августа. Весь сентябрь ушел на подготовку и проведение так называемого «освободительного похода» в Западную Украину и Западную Белоруссию, поэтому только в октябре можно было приступить к переброске дополнительных войск к финской границе. К тому же Иосиф Виссарионович рассчитывал, что Финляндию удастся принудить к капитуляции без войны, и часть времени потратил на переговоры, оказавшиеся бесплодными. Ко всему, надо было переждать время осенней распутицы, когда воевать в Финляндии все равно нельзя. Да и не очень боялся будущий генералиссимус воевать зимой. Конечно, зимние условия более суровые, но есть и свои преимущества. На замерзших озерах можно оборудовать полевые аэродромы, а по зимникам можно пройти по таким болотам, что летом совсем непроходимы. А вот насчет того, почему на Финляндию надо было нападать не позднее декабря 39–го, Иосиф Виссарионович немного слукавил. Ведь на самом деле он опасался не совместных действий против СССР вдруг примирившихся Англии, Франции и Германии, а хотел успеть занять наилучшие стратегические позиции перед началом ожидавшегося германского генерального наступления на Западе. И случайно, увлекшись, проговорился о своих подлинных планах, о которых говорить не собирался: «Три самых больших державы вцепились друг другу в горло… в таких условиях, когда руки заняты, и нам представляется благоприятная обстановка для того, чтобы их в этот момент ударить».
Финляндия не принадлежала нй к англо — французскому, ни к германскому блоку, хотя помощь во время «зимней войны» поступала в Хельсинки из Англии и Франции. Нанося удар по Финляндии, Сталин никакой угрозы для Лондона или Парижа создать при всем желании не мог. В качестве плацдарма для десанта на Британские острова или в Нормандию финская территория не годилась. И в силу законов географии Красная Армия могла нанести удар только по Германии. Оккупация же Финляндии позволила бы непосредственно угрожать шведским железным рудникам. Именно оттуда рейх получал основную часть руды для своей металлургии. Из Финляндии в случае начала советско — германской войны Сталин рассчитывал добраться до этой ахиллесовой пяты Гитлера: прекращение поставок из Швеции грозило парализовать всю германскую военную промышленность. Ударить в спину «другу Адольфу» «друг Иосиф» собирался в тот момент, когда в весенне — летнюю кампанию 1940 года вермахт начнет, как ожидалось, генеральное наступление на Западе и ввяжется в затяжные бои на линии Мажино. До этого времени надо было непременно захватить Финляндию, чтобы затем оттуда нанести важный, хотя и вспомогательный удар. Ждать до окончания весенней распутицы Сталин не мог. Тогда все силы понадобятся против Германии. Поэтому в последний день осени 1939 года Красная Армия обрушилась на Финляндию. Сталин и Ворошилов надеялись, что предприятие не будет трудным. И жестоко просчитались.
А что произошло бы, если бы Финляндия приняла в ходе переговоров советские условия, уступила часть Карельского перешейка с основными укреплениями линии Маннергейма, согласилась на создание советских военных баз и заключила с СССР договор о взаимопомощи? Наверняка в этом случае страну Суоми постигла бы судьба Прибалтийских государств, пошедших навстречу советским требованиям. В июне 1940–го, после капитуляции Франции, Хельсинки был бы предъявлен ультиматум о вводе дополнительных кон- тингентов Красной Армии, затем при поддержке советских войск было бы сформировано «народное правительство» во главе с Куусиненом, и вскоре Финляндия стала бы еще одной советской республикой. Сопротивляться бы финны не стали. После утраты укрепленных позиций на перешейке и поражения англофранцузских войск на Западе борьба представлялась бы им совершенно безнадежной. Так что тот путь, который избрало финское правительство, — сражаться, оказался на поверку единственным, обеспечившим сохранение национальной независимости Финляндии.