Тайны географических открытий
Шрифт:
Больше ничего нельзя было предпринять, пока не возобновится связь с зимней базой на мысе Эванс. Только 10 апреля удалось на санях проехать к нему по свежему льду. 14 апреля на мыс Хат подоспела помощь.
Тогда и была предпринята вторая попытка.
Партия из четырех человек прошла на санях кусок западного побережья, чтобы встретить Кемпбелла и помочь ему. Поход закончился ничем, как, впрочем, и следовало ожидать.
Далее будут изложены и история наступившей зимы, и мучительные колебания: искать ли полюсную партию (наверняка погибшую) с ее документацией или же Кемпбелла с его людьми (возможно живыми). Делать и то и другое было невозможно — не хватало людей. Все считали, что полюсную партию погубила цинга, либо партия провалилась в трещину… И твердо были уверены, что только болезнь или несчастный случай могут помешать людям Скотта найти дорогу к лагерю. Было решено предоставить Кемпбеллу своими силами пробиваться к базе вдоль берега, а самим пойти на поиски полюсной партии и ее документации. “К нашему удивлению, — пишет Черри-Гаррард, — мы обнаружили занесенную снегом палатку в 140 милях от мыса Хат и всего лишь в 11 милях от склада Одной тонны. Они прибыли сюда 19 марта.
В палатке лежали тела Скотта, Уилсона и Боуэрса. Отс, не дойдя до этого места 18 миль, добровольно вышел из палатки в метель навстречу смерти, старшина Эванс лежал мертвый у подножья ледника Бирдмора”.
Найдя тела и документацию участников похода, поисковая партия вернулась на мыс Хат, с намерением отправиться по западному берегу навстречу Кемпбеллу.
История Кемпбелла такова.
Кемпбелл высадился в Убежище Эванс, имея провианта на шесть недель санных походов плюс двухнедельный рацион на шесть человек: 56 фунтов сахара, 24 фунта какао, 36 фунтов шоколада, 210 фунтов галет и запасную одежду. Иными словами, после проведенных по плану санных походов, им оставалось продовольствия на четыре недели весьма скудных пайков.
Кроме того, у них были запасная палатка и запасной спальный мешок. Никто серьезно не предполагал, что корабль не сможет их забрать во второй половине февраля.
Партия Кемпбелла провела успешные санные походы и важные геологические изыскания в районе Убежища Эванс. Затем, обосновавшись на берегу, они стали ждать судно.
Вокруг до самого горизонта, сколько хватал глаз, простиралась открытая вода, разгоняемая сильным ветром, а судно не приходило. Путешественники решили, что оно потерпело крушение. На самом же деле за пределами их видимости лежал толстый паковый лед, сквозь который капитан “Терри-Нова” Пеннел упорно пытался провести судно, пока не встал перед выбором — или уходить, или вмерзнуть в лед. Ему так и не удалось приблизиться к берегу ближе чем на 27 миль.
Вот тогда-то с плато позади них по направлению к открытому морю задули сильные ветры. Такая погода усугубила и без того плохое положение. Убежище Эванс усеяно огромными каменными глыбами; преодолевать их приходилось склонившись вперед и сопротивляясь встречному ветру, а стоило ему внезапно стихнуть, как незадачливый путешественник валился вперед лицом вниз. Ввиду таких обстоятельств решено было с места не трогаться, подготовиться к зимовке, а весной отправиться берегом на санях на мыс Эванс. Альтернативная идея отправиться берегом на санях в марте или апреле, кажется, никогда всерьез не обсуждалась, Отряд Кемпбелла между тем разделился на две группы по трое человек в каждой. Первые трое под командой Кемпбелла вырыли в большом сугробе шурф глубиной 6 футов, от него вбок продолбили буром и лопатой проход, а в конце прохода — пещеру площадью 12 футов на 6, высотой 5 футов и 6 дюймов. Остальные трое под командой Левика разыскивали и убивали тюленей и пингвинов, но их попадалось ничтожно мало, и до середины зимы, когда наступила полярная ночь, люди не ели досыта.
Один человек обязательно дежурил у палаток — они были уже такие изношенные и ветхие, что оставлять их без присмотра на ветру было небезопасно.
К 17 марта пещера, еще не готовая, могла все же принять троих жителей. Вот что об их вселении рассказывает в своем дневнике один из участников — Пристли*: “17 марта, семь часов вечера. Весь день дул сильный юго-западный ветер, ночью усилившийся до бури. День выдался ужасный — надо было Перенести в наше временное жилище все необходимые вещи. Ни разу за все время совместного пребывания нервы не были так напряжены, но мы успешно выдержали испытание… Не хотел бы я еще когда-нибудь сделать три такие ходки, как сегодня. Стоило ветру ослабнуть, и я падал в наветренную сторону. Каждый яростный порыв ветра заставлял меня склоняться в противоположном направлении, не меньше десяти раз он поднимал меня вверх и кидал “назёмъ или на валуны”.
Пристли продолжает: “После прибытия бездомной партии сварили суп, который привел всех в самое благодушное настроение. Согревшись от еды, все на час-другой забыли о невзгодах и запели… Зрелище было очень приятное, и стоит закрыть глаза, как передо мной встает маленькая пещера, вырубленная во льду и снегу, с хлопающей на ветру палаткой вместо двери, удерживаемой у краев входного отверстия перекрещенными ледорубом и лопатой… Пещеру освещают три или четыре маленьких жирника, источающие мягкий желтый свет. У стены лежим на спальниках, отдыхая после трудового дня, Кемпбелл, Дикасон и я; напротив, на возвышении, выбитом до уровня пола, сидят Левик, Браунинг и Аббот, обмениваясь впечатлениями о поглощаемом ими супе.
Пристли Р. Антарктическая Одиссея. — Л.: Шдрометеоиздат, 1989 Примус весело гудит под котлом с подкрашенной жидкостью, заменяющей какао. По мере того, как гости согреваются, у них пробуждается чувство юмора — мы перекидываемся остротами, но сегодня все преимущества на нашей стороне; авария в той палатке и вынужденный уход от родных пенатов — неисчерпаемая тема шуток. Вдруг кто-то заводит песню, остальные хором ее подхватывают, вмиг заглушая шум примуса. Поют несколько часов. Но вот свет начинает меркнуть, и холод берет верх над действием какао и супа. Поющих одного за другим пробирает дрожь, невольно все начинают думать, какая трудная предстоит ночь, и тут становится не до песен…
Двое в одноместном спальнике! Даже сама мысль об этом мучительна и ни у кого не вызывает желания шутить. Шутки посыплются на следующий день, когда ночь благополучно закончится, а пока что ее близость наводит на грустные размышления. Но делать нечего, каждый из нас готовится приютить у себя еще одного человека”.
В таких условиях злосчастная партия, не терявшая присутствия духа, вступила в одну из самых ужасных зим, сотворенных Господом Богом… Они страшно голодали, ведь ветер не только мешал образованию морского льда в заливе, но и делал его берега почти недоступными для тюленей. Случались, правда, и праздники, например, в тот день, когда Браунинг заметил и убил тюленя, и в его желудке мы обнаружили тридцать шесть “не переваренных рыбин, вполне пригодных для пищи”. Какие радужные перспективы открылись перед зимовщиками! “Тюлени со съедобной начинкой нам больше не попадались, но мы не теряли надежды на встречу с такими экземплярами, и охота превратилась в азартную игру. Впредь, при виде тюленя кто-нибудь восклицал: “Рыба!”, - и все наперегонки бросались к животному”.
Они ели ворвань, на ворвани варили пищу, ворванью заправляли лампы. Одежда и вещи пропитались ворванью; сажа покрывала темным слоем их лица и руки, спальные мешки, печи, стены, потолок; забивалась в горло, раздражала глаза. Пропитанная ворванью одежда не удерживала тепла, и вскоре изорвалась настолько, что мало защищала от ветра; зато ее можно было поставить стоймя — так много в ней было жира, хотя зимовщики часто соскребали его ножами и оттирали пингвиньими шкурками.
С самого начала зимовщики договорились сохранить оставшийся провиант для весеннего санного похода вдоль берега, так что до весны они должны были питаться мясом тюленей и пингвинов, которых сами добывали. Первый случай дизентерии возник в самом начале зимы и был спровоцирован использованием соли из морской воды. Тогда взяли соль из санного рациона и в течение недели клали ее в пищу; она привела все в норму, а со временем они привыкли к соли из морской воды. Только Браунинг, который когдато болел брюшным тифом, всю зиму страдал от дизентерии. Она бы его наверняка доконала, если бы не его веселый добродушный характер.
В июле дизентерия разразилась с новой силой.
Некоторые неприятности доставил им и синдром “пещерной спины” — следствие того, что из-за низкого потолка приходилось сидеть в полусогнутом положении. В начале сентября группу поразило птомаиновое отравление. Его вызвало мороженое мясо, слишком долго находившееся для оттаивания в “духовке” — так они называли ящик из-под галет, подвешенный над топившейся ворванью печью. “Духовка” висела чуть косо и в ее углу скапливалась старая кровь, влага и кусочки мяса. Вероятно, это в сочетании с супом с душком — вылить его у голодных зимовщиков не хватило духа — и послужило причиной серьезного заболевания. Особенно плохо себя чувствовали Браунинг и Дикасон.