Тайны гор, которых не было на карте...
Шрифт:
— Ну, Маня, твой Зов меня всего уже извел! Чем тебя таким вампиры припечатали, если всякое мое слово убивается? Злобливая стаешь, невозможно к жизни вернуть! — расстроился Дьявол.
— Ну так скажи, как убрать этот проклятый Зов? Чего оправдания ищешь? Лучше был бы таким, какой есть. Вреднее нет никого, но я привыкла, а теперь, когда ты прикрываешь свою вредность, понимаю, камень за пазухой припрятал. Или это не так?
Дьявол тяжело вздохнул.
— Ничего не могу сказать определенно по этому поводу! — опять откровенно признался он. — Далекое будущее состоит из вероятностей. Есть время и место, где твоя голова столкнется с определенными трудностями. И только ты сама рассмотришь их во времени и пространстве, и примешь решение, от которого будет зависеть твоя судьба. Велика ли вероятность, что вампиры встретят тебя с хлебом солью, вслушиваясь в каждое твое слово?
— Ноль, — сразу же просчитала Манька.
— И я о том же. А велика
— Ну… — Манька задумалась. Слабой она себя уже не считала.
— Шанс есть, но не далек от нуля. А велика ли вероятность того, что вампиры будут искать способ убрать с лица земли и тебя, и землю, которая им как бельмо на глазу?
— Сто процентов, — не задумываясь, ответила Манька.
— А теперь соедини две вероятности, когда ты не положишь на лопатки вампира, и где они ищут способ убить тебя. А когда эти две вероятности станут реальностью? И снова появятся несколько возможных вариантов будущего: биться насмерть, убежать и спрятаться, подчинится злому вампиру… Первое — сто процентов смерть, ноль процентов выжить. Второе… ну так себе, шанс есть, но не далек от нуля. Третье, ноль процентов выжить, сто процентов смерть — медленная и мучительная. Трудность, Маня, это когда нулевую вероятность оборачивают в стопудовую. Даже не представляю, как ты справишься.
— Вот и правильно! — смягчилась Манька, понимая, что на этот раз Дьявол говорил как есть. — И не надо придумывать, как подманить меня на эту трудность, дожить надо сначала, — она засмотрелась на свою внутренность, которую будто фонариком подсветили. Нащупать ничего не получалось, пространственные объекты набились во внутренность туго, как в мешок. И боли никакой не было, чтобы понять, кто и с чем, разве что голова тяжелая и не свободно. — Господи, откуда столько дерьма? — удивилась она. — Злоба у меня какая-то на тебя и на Борзеевича, хотя злом никогда не смогла бы подумать о вас, — пожаловалась Манька, недоумевая. — И вспоминаю, сколько пережили, и сколько обрела с вами, но неприятие какое-то, будто подменили меня… Ты ведь об этом хотел поговорить? Правда, ты мне больше, чем Друг, наверное, вижу в тебе Бога, которым нечисть никогда не назовет, а Борзеевич — как родители, которых не знала. Но внутри меня соль, глазами вижу, а не идет на меня. Я так мучаюсь, такая я сама себе могу рожу скорчить!
— Мыться надо каждый день, рука руку моет. А представь, что думает твоя душа, когда ты меняешь его представления. Славное настроение, не правда ли? Ты давно ли зрением проверялась?
Манька сразу поняла, о каком зрении говорил Дьявол. Нет, не проверялась, забыла, если бы не напомнил! Обычно она смотрела или глазами, или внутренним оком, а о затылочном зрении, которым смотрели за спину, редко вспоминала, оно не предназначалось рассматривать себя. Черт, который обработал ее голову, примерно так же укатил разумность, заставив забыть не только о Дьяволе, но и о самой себе. Если бы не Дьявол, которому увидеть своими девятью зрениями его ничего не стоило, сидела бы она в избе в пещере. Но тогда с головой укатилось и железо, а теперь вроде все было на месте, и муть она видела…
— Но мы же…
— Черта залепить несложная задача, — подтвердил Дьявол ее опасения. — Они везде шныряют. Не забыла ли, Благодетельница наша — Бабы Яги дочка! Настоящего обрезать, ей, конечно, вряд ли удалось бы, все же черти обедню ей не служат, но нечто подобное и вампиры сотворить умеют. Ты же видела, как в Аду черт раздевал тебя, вытаскивая одежду сначала на себя, а потом одевая тебя. А как бы смог, если бы впору она ему не пришлась? Очень вампиры любят заплечную суму собрать в дорогу со всякой бедой или добром. И мнится человеку, что золото у него уже в кармане, или приволочет с собою падаль, чтобы отпугивать людей мертвяком. Человек свою суму видит, да зуб неймет. Но в горе ли, в радости, обыкновенно чувствует ее. А люди видят. Немногие согласятся вести расчеты с мертвой головой. А бывает так, что в суму существо положат, или себя, и становится такой фантом, как черт… А если родитель на той стороне — горе человеку, каждое слово Благодетеля в душу падает и от души выходит.
— Управляя моей головой? — догадалась Манька.
Дьявол утвердительно кивнул.
— Вот ты видела себя в Аду… Обнаружила больную, вынула. Вроде бы другая, а все та же — и даже не та, а хуже. Получается, болезнь-то не прошла, а обострилась. Но представь, что ты вампира несешь, который малюет твой портрет… Если раньше, до Ада, была червячная защита, ниже которой не упасть, и червяк, который часть обращений принимал на себя, то теперь все слова обращены на тебя. Гордый, уверенный, независимый, всегда во всем правый вампир жужжит двадцать четыре часа в сутки, обращаясь к тебе с презрением и ненавистью, обвиняя и обличая. Но, как известно, если собаку обзывать свиньей, она рано или поздно обнаружит свинские наклонности. Такой же черт, но этот черт, когда вампир будет падать, поймает его и понесет на руках, а тебя гнет к земле. Есть два варианта: слушать его, или стать им. Стать им — заведомо упасть интеллектом на один с ним уровень. Не удивительно, что ты о нас с Борзеевичем не помнишь и цветы для тебя по-другому пахнут. Ментал не только генетику на себе несет, он отвечает за все сенсоры и фиксирует пространство, как видеокамера. Земля вампира, как сервер, запоминает информацию, считывая с твоей земли. Земля помнит землю. А если и та и другая истыкана иглами, искорежена, забита пространственными объектами? И, пожалуйста, памяти нет, человек себя не помнит, до интеллекта ли ему? Хуже, когда чья-то земля становится как земля ближнего.
— Или кота! — сдурела Манька. — Животные тоже земля? Я же нахожу собак или других животных, которых убивали… А могли не убивать… Эмоций в объектах не бывает, только состояние… Получается, черт — подпространственный объект?
— Черт — мифическое существо, преимущественно мука Ада, а в Раю — умнейшее социальное расслабление, — ответил Дьявол. — Черт из Вечности — это черта, начертание, чертеж, чертог, моя мысль, обращенная в землю. Но не как слово, а как идея, как законченный образ. Я могу спорить с этой идеей, огласить приговором, задвинуть или воплотить в любое время, в какой-то степени — это голос земли и весь опыт, который она имеет, и который только черти могут понять и поднять. Страшно подумать, сколько времени я существую. Не будь чертей, я бы половины не упомнил, о чем передумал за это время. Поэтому в полной мере чертей можно назвать моим информационным банком, кладезем мудрости, хранилищем моих мыслей, которые земля не видела, но понимает. Черти не подчиняются красной глине — она, хоть и имеет свое "Я", именно земля, а черт выше материальности. Черт, которого лепит вампир — мудрое начало убогой сущности вампира, но он тоже не имеет земли и выше ее, занимая и забивая собой пространство. Это совершенно объективный объект, приставленный к сознанию. Скажем так: там, где Бог ступил на землю и прочирикал свое имя, попирая Закон, возмущенная Твердь навешивает на то место ярлык. Это знамение всякому. Естественно, такой ярлык применим только к человеку. А поскольку человек — два в одном, то ярлык самым скверным образом приклеивается и на душу. Получается некое подобие черта, которое крутится над пространством человека, в виде опоясания. У опоясания есть лицевая сторона, а есть изнаночная. Изнаночная — пустая оболочка, лицевая — содержание преступления перед землей. Подпространственные объекты — сума, а откуда они берутся, само слово отражает суть — с ума человека.
Подошел Борзеевич и сразу заинтересовался разговором. Он бросил наземь нанизанных на веревочку окуней, мелкую разную рыбешку на уху и кочаны свежих розеток мясистой травы, похожую на капусту, но различную по вкусу.
— Сдается мне, Маня, у тебя давно такой мешок собран, — он шел в пещеру и, услышав разговор, остановился с заинтересованным видом. — Они много чего туда кладут, чтобы любому было ясно, что ума у тебя нет, раз такой хлам подбираешь, от которого любой нос воротит. Падаль всякую, навоз, мочу, кровище, или гробик на хребет положат. Придешь ты делом, а нечем тебе, скажет человек, дело делать! И сама ты понимаешь, нет у тебя ничего такого, чтобы человеку предложить. А себе складывают… — последние слова Борзеевич проговорил уже из пещеры, но тут же появился с котелком, солью, и ножом, и принялся чистить рыбу, осаливая со всех сторон. Да так ловко, что Манька залюбовалась. — И в игольное ушко канат можно вдеть, и верблюда провести — это смотря, какая игла, и какой верблюд. Сума вампира у тебя на небе, и ржа ее не подтачивает, и моль не подъедает, светит она как путеводная звезда — всю землю пройди пять раз из конца в конец, а сокровищ сумы на земле не найдешь. А люди на нее ловятся, точно так же, как ты.
— И что, получается на небе вампира моча, навоз и блевотина? — засмеялась Манька.
— Они за твоей сумой не бегут, они от нее бегут всю жизнь, — отрезвил ее Дьявол. — Вампир для тебя и человека знамение богатства, а ты — знамение бедности! Вампир не только от сумы твоей бежит, он от тебя бежит. Постарайся понять: сама сума — поясок, который обращен содержанием в землю, которую убивали. Ты без ума сидела на убитом вампире и раздавала выше перечисленное: навоз, мочу, блевотину, хвори и проклятия. А вампир свою суму с умом раздаривал, и содержание ее было другим: деньги, дорогие украшения, квартиры, машины, здоровье и благословение, последнюю рубаху…
— Неужели все это ради денег? А зачем, если ими насладиться нельзя?
— Ну почему… Ты же думаешь о многом, и однажды понимаешь: нет у тебя ничего — и сразу кровь. А вампир думает о нищете своей, и однажды понимает: все есть — и сразу радость. А понимаете вы, как только вокруг себя посмотрели. Нашла ты копейку — у тебя большая радость, он потерял копейку — у него огромное горе. Сума одно, а жизнь противоположное.
— Глупость какая! Неужели надо убивать себя, чтобы всю жизнь чувствовать себя нищим и видеть богатым?