Тайны гор, которых не было на карте...
Шрифт:
— А как найти-то? Я же не могу ходить затылочным зрением в себе! — воскликнула Манька, поискав внутренним оком то, о чем ей говорили.
Затылочное зрение шарило за спиной снаружи, а как только она хотела посмотреть на себя, зрение тут же смещалось на внутреннее око. А в ней самой черт ногу сломит — образины пялились со всех сторон. То же самое радио, но уже, как бы, не радио, а телепередача. Образцово показательные люди жили в ее голове своей жизнью, ограниченной показательными выступлениями, как несколько смазанный фон, на котором то и дело поднималась то одна молчаливая фигура, то другая… И если ее засечь, то она уплывала в темноту, где никакого фона не было, зато внезапно начиналась болезнь. Иногда приходили неясные тени из прошлого, как оживающие камни Ада. Иногда чувствовала, что что-то таится в земле — и шепчет, и говорит с нею. А иногда
Но никаких покойников, навоза или гробов. И как бы они уместились на спине? Если они пропечатывались на челе, то интуитивно человек должен был воспринимать их, как объект, связанный с речевым оборотом.
— Земля записывает объемно, не столько объект, сколько кусочек самого пространства со всем, что в нем есть, — объяснил Дьявол. — И боль, которую примеривает на себя. Любая боль из прошлого — это не болезнь. Если бы я знал, что ты больнее, чем пять или десять минут назад, когда села посмотреть на себя со стороны, я нашел бы способ порадоваться твоей болезни. Но, право слово, ты здоровее становишься, так с чего мне торжествовать? — Дьявол тяжело вздохнул, сунул руки в карман и посмотрел в темень. — Но это не сума, это память — объемные изображения, в которых сам объект несколько смазан. А сума… сума другое. Предположим, суму собирают вампиру. Тебя нет, ты почти мертва, но он осознает себя. В этот момент обе земли опираются на его сознание, рассматривая вампиров и все его дары его глазами. А он одаривает в это время братьев и сестер, которые подходят в глубокой нужде, а отходят со счастливой слезой. Так твоя земля становится разменной монетой. Или ты. Вампира тоже нет, но и ты в полубессознательном состоянии заманиваешь счастливых людей, достаешь из мешка ужасы, и пугаешь их. Во-первых — состояние земли темное, нет ни твоего голоса, ни голоса души, но проходят голоса. Во-вторых, беда приходит к человеку, когда ты приносишь с собой свою суму — человек умирает вместе с тобой. А в-третьих, тяжеловато тащить такую ношу… Времени много, но, Маня, лучше уж ты убери свой мешок, а то дела у нас не сдвинутся.
Манька кивнула. Она уже читала такие записи. Не в себе. Твердь в Аду показывала их, как пространство вокруг нее. И черти открывали многие болезни, бывшие не ее и не души-вампира. Сложность заключалась в том, чтобы понять, что свое, а что чужое. Земля была кем угодно, даже неодушевленным предметом, кроме себя самой.
Она сосредоточилась и сразу наткнулась на стеночку, от которой ей стало не по себе. Ее ли она искала, или нет, но все что находилось за нею, существенно отличалось по виду. Опыт пришел ей на помощь. Затылочным зрением она разглядела, где начиналась ее собственная земля, и все в этой земле было мрачное, искореженное, бесплодное, так что самой захотелось из нее поскорее выйти. Правильно угадал Борзеевич, в этом месте она могла только стоять, а все остальное, ей, может, уже и не принадлежало.
— Это моя земля? — ужаснулась Манька.
— Не совсем. Это пространство твоей земли. Сама земля… вряд ли ты сможешь ее когда-нибудь увидеть. Вот Твердь — разве она была под ногами или над головой? Она была всюду вокруг тебя, но она не была пространством, и тем более землей. Земля, это то, что держит на себе пространство.
— А белый туман в Саду-Утопии?
— Это основание, но не совсем то, что я зову землей. Но проще говорить "земля"… Небесная для Поднебесной край земли. Я там, как ты здесь. А здесь… как была бы для тебя земля вампира, если бы он ушел с земли. Или как твоя земля для вампира, в которой тебя фактически нет. Твоя земля внутри тебя как Твердь, у нее есть верхний жернов, и есть нижний. Но хоть какая-то есть, — удрученно заметил Дьявол. — Другие проклятые порой и такой не имеют. Земля и пространство не маленькие, это они кровью залиты. Земные черви приходят в пространство и пьют тебя, роя в земле тоннели, поэтому в целом можно и пространство назвать землею.
Манька шагнула вперед и уперлась в плетень. Дальше была только тень. Пошла назад, снова уткнулась в стену впереди, сложенную из двух бревен. Как она смотрела, вряд ли она смогла бы объяснить. Вроде бы в себе, но как-то со стороны. Что делать дальше, она не представляла.
— Сунь руки, попробуй пощупать, денег дай, попроси, Богом назови, плетьми побей… В общем, импровизируй, но искренно, — посоветовал Дьявол. — И наблюдай, как начнет отзываться пространство. Как что не твое, хватай и высматривай. А то, что лежит в земле, как сума, оно будет как основание земли. Назови одну землю деньгами, а потом вторую, и поймешь, как воспротивится или согласится общее состояние пространства.
Манька так и сделала. Смотреть в землю оказалось проще, чем она думала. Много она нашла добра. Сначала две кладовки, одна слева, другая справа. Как в бане. Очевидно, проклятие и благословение были устроены по образу и подобию всего, что Баба Яга применила к избам, чтобы заманить их и заставить служить ей. Ничего удивительного — избы были живыми, а Благодетельница училась у Матушки. Теперь Манька понимала и силу чертей, и подвалы, набитые покойниками, и странные кладовки, и глаза, и уши. Баба Яга держала при себе избы, как вампиры держали человека, с той лишь разницей, что в последнее время обе они Благодетеля в Бабе Яге не видели. Господи, через что прошли, ведь не люди и устроены иначе!
В кладовке, что слева, нашла она своих собак мертвых, по которым убивалась всякий раз, как пропадали они из дому, горсть земли с могилы, черепа, которые приснились ей однажды, удавленный человек, обрубки конечностей и кишки, выпушенные из живых людей, и животных, ведерко с помойной ямы, законсервированные огурцы и водка, призванные алкоголиков собирать, веревки намыленные, уже и завязанные как надо. И сразу за тем нашлись вампиры, которые смеялись над всяким, кто смотрел на нее, как на человека. И кота нашла. Даже Благодетельницу, которая саму Маньку изображала, лобзая, на первый взгляд, симпатично вампирчика, пока под маску не заглянула. А под маской он был не лучше и не хуже других. Те же клыки, те же красные угольки алчных глаз, нездоровая худоба и желание угодить Благодетельнице. Манька покраснела до кончиков ушей, сдурев, от того, сколько наложили на нее. Гадость, которую она нашла в себе самой, как в избах, не доставалась — состояние пространства вдруг становилось нейтральным, которым дыши, а человека не найдешь, прозрачным. А еще очень часто пространство виделось ей, как руки…
— Нет, воловьим глазом такое не увидишь! — прокомментировал Дьявол сие удивительное достояние. — Но земля манну небесную собирает. А вот если бы воловий глаз человеку промыли, то мало не показалось бы. Тусклый глаз не может быть разумным. Нет у тебя правого глаза, как и левого. И рук у тебя нет — меч на них нашел. Вот ты, имея такое добро, чувствуешь ли себя бедной?
— Не посмотрела бы, никогда бы не догадалась, что у меня такой имидж! — обалдела Манька. — Вроде бы ко всему привыкла…
— Вот-вот! А вампир чувствует себя именно таким ничтожеством! И сколько бы ни дали, не перестанет ужасаться ужасу в себе. Попробуй-ка при такой бедности стать благотворителем! А имидж у него богатый.
В правой кладовке нашла Манька столько добра, сколько ей за всю жизнь не истратить.
Денег у нее был сундук, кайма по сундуку из чистого золота, и в нем столько всяких украшений лежало, что глаза разбегались. Лежала там и тарелка с яблоком, в которой все государство было как на ладони, сапоги скороходы, сабелька, чтобы людям голову рубить издалека, скатерть-самобранка и клубок, который катился прямо в то место, куда дойти человек хотел. И много других волшебных вещей, которых уже как бы на белом свете не существовало — она сама предала их огню. Были люди, которые добро нахваливали и клялись молиться на человека, который был хозяином кладовки.
После обретения самой себя о вампирах она уже думала со смехом. Любовь к вампирам тут же прошла, спине стало легче. И мыши ее не беспокоили, Манька не могла надышаться, вдыхая пряный аромат ночных цветов полной грудью, — так пахла земля, которая расцветала по утру. Запах стал правильный. Перестала болеть рука, прошли усталость и странное сумеречное состояние, которое преследовало ее последние дни. Закончила Манька, когда солнце проснулось на востоке. Борзеевич спал глубоким сном. Пока она работала, Дьявол тусовался поблизости, обрезая ногти и поправляя копыта стадному поголовью или снимая репей. Болезней у животных тут было меньше, но всякие вирусы и заразные микроорганизмы добирались и сюда, выпадая вместе с осадками, или приносимые ветром. И Дьявол что-то подправлял в земле, чтобы повысить сопротивляемость.