Тайны гор, которых не было на карте...
Шрифт:
Заметив, что она закончила, он отправил ее спать, наказав, что пробудит часа через три, показывая маршрут, который был вчетверо длиннее вчерашнего и втрое сложнее. Манька расстроилась, но с удовольствием подумала о Борзеевиче, который о маршруте пока не знал.
Наутро, после позднего завтрака, первый круг успели сделать до обеда. Помогла взаимовыручка и Манькина тренированная собранность, второй после небольшого отдыха, поражая с первого раза все установленные Дьяволом мишени, которые держали на вытянутых руках лесные и гномы, подкидывая их вверх, имитируя прыжки оборотней и всякой нечисти. Гномами Манька полюбоваться так и не сумела: даже близко они к себе человека не подпустили, проваливаясь сквозь землю в том месте, где приподнималась мишень. Но раз или два она обнаружила гномов за собой, которые внимательно наблюдали за их передвижением. Борзеевич о гномах
Жизнь текла своим чередом… Лесные приносили им грибы и ягоды, молоко, мед, плоды и овощи. Водяные давали столько живности, что приходилось отказываться. Ела она самую малость, налегая на железо, а Борзеевич поправился, зарумянился — и оба загорели.
Глава 18. Меч-кладенец
Прошло еще две недели. Дни были похожи один на другой. Дьявол выжимал соки, но странно, Манька чувствовала, что полна сил, и лазила по скалам, как змея, удивляясь, что так долго шли по горам. Теперь она могла бы пробежать туда и обратно за пару месяцев, а то и меньше. Но Дьяволу и эти результаты казались недостаточно хорошими. Ежедневные тренировки не прекращались ни на минуту. Даже среди ночи он мог поднять и погнать в горы, рубая по дороге условного противника. До конца августа оставались считанные дни. Лето заканчивалось, и приближалась осень. Ее дыхание особенно чувствовалось при подъемах на гору, где сырой воздух вдруг перестал быть сырым, выпадая инеем и не оттаивая за день. На конце долины, куда не проникли корни неугасимого полена, вспыхнул золотой и красный пожар увядающих к зиме деревьев. И только невысокие копны сенного дерева были еще желтовато-зелеными. А там, где неугасимые ветви поленьего дерева обогрели землю, наоборот, лето лишь набирало обороты, перестраивая растения под себя.
Маньке здесь нравилось — голубое озеро, и глиссеры, спускающиеся в озеро с гор, ледяные тающие глыбы льда, на которых лениво грелись на солнце речные котики и тюлени, тысячи змей, скрывающиеся в камнях, кустарники и заросли, покрытые цветами самых разных оттенков, дикие кошачьи и хищники покрупнее, ленивые, на первый взгляд стада травоядных копытных, разнообразие птиц и зверюшек без названия, и горячие источники, с желтыми от серы скалами вокруг, огненные пики вершин под закатными лучами, огромные, немигающие звезды, речки, речушки и реки, с множеством водопадов, пещеры с гротами и причудливыми скульптурами из льда и солей, над которыми природа трудилась миллионы лет, друзы и россыпи самоцветов… Такой живописной красоты она не видела никогда и нигде. Поразившая ее долина в подножии четвертой горы, оттаявшая и зацветшая за две недели, в сравнении с заповедником Дьявола, не передавала и тысячной доли красоты первозданной нетронутой природы гор. И она уже тосковала, влюбленная в это место, иногда замирая и пытаясь впитать в себя увиденное. И чуть не плакала, когда закрывала глаза и представляла картины по памяти: она видела, и пространственно, — но память ее все еще оставаясь бесцветной, темной и сумеречной.
Последний железный каравай закончился. Посох переломился как спичка. После огня, в котором Дьявол подержал железо, оно перестало нарастать, и она с трудом верила, что железо так быстро можно убрать из своей жизни. У Борзеевича посох сломался еще раньше, так что лазил он по горам с деревянной дубиной, в лаптях, которые сплел ему Дьявол. Остатки обуток и посоха, которые были у Борзеевича, Дьявол как всегда перемолол и придал им форму лепешки, предложив ей вместо съеденных караваев.
— Маня, — сказал он серьезно, придав своему лицу озабоченность, — твое железо Упырем было ковано. У разбойников, конечно, железо доброе, но как знать, что оно не полежало рядом с железом Упыря? Вот достанем мы меч, а вдруг окажется, что он существенно недоработанный? Ибо всякому железу должно быть ядреным! Может, там самую малость не хватит, а все равно сломается меч в бою, или длина будет короче, чем должно мечу быть. Меч должен быть такой длины и такого весу, что бы ровно по руке твоей и сколько сил в тебе есть поднять…
Примерно то же самое Дьявол сказал, когда переломился и ее посох, а в подошве образовались дыры, пробитые острыми камнями. После соответствующей санитарной обработки и они были примяты в лепешку, но лепешка получилась небольшая, дня на три.
— А можно я уху попробую? — попросила Манька жалобно, наблюдая за Борзеевичем, который уминал за обе щеки уже вторую тарелку.
— Можно, но с лепешкой, — ответил Дьявол, протягивая ей железо. — Нам торопится пора, а меч сомнение у меня вызывает. Надо посмотреть, какое железо можем в дело пустить…
Манька с доводами согласилась. Но решено было съесть не все железо, а только то, без которого они могли обойтись. Борзеевич увел из мешка ножницы и нож охотничий, в сторону отложили, игольницу с иголками, и сняли дужки с котелков. Все остальное Дьявол тоже перемолол в порошок, чтобы быстрее усвоилось организмом. Железа оказалось не так много, в основном санки, топор, котелки, ложки и прочая утварь. Ложки заменили деревянными — по весу они оказались куда как легче. Котелки вылепили из глины и обожгли.
Но когда Дьявол усложнил задачу, предложив пробежаться до огненной реки у подножия Вершины Мира и обратно за пять дней, неудобство глиняных горшков стало явленным: котомки перекидывали, перебираясь через пропасть или ущелья, или просто скатывались, волоча их за собой — и тогда вместо обеда или ужина приходилось лепить новый горшок. И как бы ни старались продлить котелкам жизнь, помогало мало. Семь дней, в которые они уложились, терпели без еды. В конце концов, Борзеевич зарекся носить с собой котелок, который не молится на него. Дьявол его желание удовлетворил наилучшим образом, приказав нарастить котелки подросшему неугасимому дереву, которые, во-первых, не бились бы, а во-вторых, готовить в них еду можно было без костра, стоило сказать: "вари горшочек, вари!" А потом, когда было готово: "все горшочек, готово уже!"
Чудесным свойствам и возможностям новых котелков не было цены. Они оказались не хуже скатерти-самобранки, с той разницей, что еду не воровали, а выращивали, если налить живой воды, бросить семена и оставить на ночь на земле, чтобы он мог пустить корни. Овощей или плодов было немного, но вырастали они за ночь, и на день их хватало. Как котелок это делал, в голове не умещалось, а только на утро они находили в котелке два три растеньица с двумя — тремя листами на толстом стебле и плодовую веточку, на которой дозревали пара помидор или огурчик, или колосья с ядреными зернами. Дьявол что-то пытался объяснить, типа, что поленье дерево, используя генетический код, вызывает к жизни именно фазу плодоношения, но верилось в такое объяснение с трудом. Одно неудобство — за ночь горшок пускал корни так глубоко, что к утру его каждый раз приходилось отпиливать.
Последний изношенный посох тоже заменили на деревянный — из неугасимого поленьего дерева. Дьявол сделал его сам, украсив верх посоха козлиной головой с бородкой. Рога голове он сделал острыми, как вилы. Вместо глаз вставил два черных камня, которые в ночи слегка светились, освещая дорогу. Конец посоха обработал камнем, чтобы случайно не пророс, когда его оставляли без присмотра.
— В случае чего, ткнешь в нечисть, мало не покажется, — наставительно произнес он. — Это не осиновый кол, валит и оборотня, и вампира, — похвастался он, любуясь своей работой. — Сносу ему не будет, не железо! А камни не простые, из Ада принес, они у меня там повсюду за грешниками присматривают. Есть у этого камня особенное свойство — стоит его попросить: "поведай-ка о голове каменной", как он тут же сказывать начинает: "задумали чего-то, но пока не решили еще до конца!", или: "проходить мимо будут завтра ночью: велико войско, да не очень, и нет там кроме такого-то воина других — его первым бей, остальные разбегутся!" — посвятил он ее в тайны черных камней, передавая посох. — Но сначала надо научиться правильно информацию от них считывать, отличая от той, которой голова твоя забита. В общем, Маня, надо достать твою матричную память! — посоветовал он. — В твоих же интересах!
Нашел чем удивить! Манька и без Дьявола знала: матричная память очень даже полезная! Без нее вернуться в Сад-Утопию вряд ли получится. Да только как достанешь? Там засели вампиры с грудами всякого дерьма. Две матричные памяти смешались и слиплись так, что разделить их, наверное, не было никакой возможности, и обе они не читались, как должно. Но теперь Манька знала, что с памятью у нее все в порядке, пустоты в ней уже не было.
Посох был полезный. Манька сразу же испытала его в бою и исследовала на прочие свойства, обрадовавшись, когда обнаружила, что он мог запросто выбрасывать из себя огонь. Ткнула им кучу хвороста — а она тут же загорелась. А когда сумела разжечь огонь на расстоянии в пятьдесят метров, обрадовался и Борзеевич. Посох мог и камень расплавить. И плавил, если луч огня не распылять вблизи и вокруг, а направить в одну точку. Да так ровно, что карандашом не получилось бы.