Тайны и Природа Поэзии
Шрифт:
Одно из наиболее существенных, пожалуй, отличий делателя своего «я» от карьериста, на мой взгляд, состоит в том, что последний всегда, во всех случаях, насилует свою природу, вынуждая себя заниматься совсем не тем делом, к которому был призван от рождения. Тогда как, в противоположность ему, делатель своего «я» с раннего возраста подчиняет свои мысли и чувства не внешним, кем-то придуманным, законам и установлениям, а внутренним.
Что касается высоких и благородных порывов души, то они так же свободно истекают из слов и поступков такого человека, как истекает и само человеческое дыхание. Будущий карьерист ничего не сделает без того, чтобы не оглянуться назад и не заглянуть вперёд: а как тот или иной человек, то или иное жизненное обстоятельство, тот или иной его поступок или слово повлияют на достигнутое им в жизни и, в то же самое время,
Если, как это довольно часто случается, едва одолев две-три ступени на социальной лестнице, карьерист становится начальником над маленьким или большим коллективом людей, он ни при каких обстоятельствах не станет вникать в условия труда и быта своих подчинённых. Ещё менее он способен посочувствовать кому-либо из них, откликнуться душой на просьбу подчинённого помочь ему разрешить трудовой или семейный конфликт. И это не потому, что он не хочет этого сделать, а потому, что не может, так как слишком сильно занят всегда самим собой – своими собственными проблемами, горестями и бедами, которых, надо сказать, у карьериста всегда с избытком. Происходит это потому, на мой взгляд, что каждый человек за всё расплачивается в этой жизни: как за каждое грубое, в сердцах сказанное слово своё, так и за каждый неблаговидный или жестокий поступок.
Сформировавшийся карьерист – это такой человек, в котором душа еле-еле теплится. Ибо, по мере того, как, беспрестанно насилуя свою природу, он добивается маленьких или больших высот в жизни, она до такой степени обмелевает, что уже к началу трудовой деятельности лежит, бездыханная, загнанная своим хозяином в самые глухие уголки своего «я».
Именно такие люди, думаю, были первыми, кто стал отрицать наличие души в человеке, подкрепляя свои доводы тем, что её никто, мол, никогда не видел и не слышал. Таким невеждам невдомёк, что они оттого перестают слышать с возрастом голос собственной души, что, снова и снова уступая требованиям ненасытной и алчной по природе плоти своей, всё чаще и чаще отпускают вожжи, которыми всякий человек от рождения призван держать в крепкой узде свои чувства и эмоции. И наступает момент, когда они окончательно выходят из-под контроля разума – верховного владыки своего. Когда это происходит – уже не собственно человек начинает управлять своими чувствами, мыслями и словами, а они – человеком, толкая его, подчас, на самые низкие и безрассудные, бесчеловечные поступки, вплоть до насилий и убийств.
Настоящий карьерист крайне редко самостоятелен в своих суждениях, отчего так любит всякого рода указания сверху – инструкции, циркуляры, постановления партии и правительства. Происходит это потому, что, разучившись с возрастом самостоятельно мыслить, он готов по первому требованию того, кто стоит чуть выше его, на любой поступок, лишь бы угодить своему начальнику. Карьеристы всего и вся боятся в жизни. Это их свойство объясняет, почему годам к семидесяти у них такой жалкий и затравленный вид. Личность же, в отличие от карьериста, и в девяносто лет на голову выше подобного сорта людей.
Ты спрашиваешь: «Если карьеристское начало в человеке столь неприглядно и опасно – как для него самого, так и окружающих его людей, – как предотвратить его развитие, уничтожить первые, робкие ростки этого злачного растения в душе?» На этот вопрос я не знаю пока ответа. Но верю, что он обязательно придёт ко мне в будущем. Единственное, что я могу сейчас сказать с полной убеждённостью, это то, что карьерист начинает проявляться в человеке ещё в раннем возрасте. И если не только не мешать его внутреннему росту, а всячески способствовать, как это происходит в иных семьях, – его развитие вглубь и вширь с каждым годом будет происходить всё стремительней, пока оно окончательно не сформируется. Обычно это происходит, думаю, в начале трудовой деятельности.
Карьеристы, с их отношением к жизни и к другим людям, с их целями и способами достижения этих целей, далеко не смешны, как ты считаешь, а очень даже опасны. Так как, видя перед собой одно своё бесформенное «я», до неимоверных размеров раздутое, окружённые льстецами и подхалимами, они не только не способствуют продвижению вперёд своего маленького или большого дела, которое им поручено, а наоборот: могут отбросить это дело от уровня, достигнутого их предшественниками, далеко назад.
Карьеристы, деятельность которых распространяется на целое общество и даже государство, представляют из себя не только опасность, а настоящую угрозу, не для одного какого-то народа или государства, но и всего мира. Ярчайшим примером карьеристов подобного типа были Гитлер и его ближайшее окружение. Карьеристы такого масштаба страшны, как были страшны прежде для человечества чума и холера. Как страшно сегодня атомное оружие, грозящее массовым уничтожением людей. Вот почему, во имя и во благо всех людей на земле, сохранения и приумножения их истинных материальных и духовных ценностей, карьеристов такого масштаба надо учиться как можно раньше распознавать, чтобы не подпускать их к высоким государственным постам».
4
Несмотря на то, что, как упоминалось выше, я с отроческих лет начала сочинять стихи, моё отношение к занятиям поэзией на протяжении двух десятилетий было как к забаве для ума, игре для воображения. И только в начале 70-х годов, в Англии, в зрелом возрасте, поэзия заговорила во мне в полный голос. А спустя десять лет, в Норвегии, когда Поэзия стала расправлять крылья, я вознамерилась предать её! – от стихов перейти к прозе. И Поэзия сразу дала мне почувствовать, что не прощает измен.
Именно стихотворчество являлось от рождения моим внутренним заданием. Об этом свидетельствует следующий факт: вскоре после приезда в Лондон (14 октября 1969 года), из ночи в ночь, на протяжении шести или семи месяцев, мне стали являться в сновидениях таинственные небесные гонцы, которые требовали одного: сочинять стихи 6 .
И я сочиняла их! – вначале во сне. Наяву же занялась поэзией серьёзно три года спустя. Когда это произошло, поэзия сразу потребовала от меня отказаться от всех своих прежних занятий и увлечений, которых, надо сказать, было достаточно много. И я послушно исполнила её требование – отказалась! – в том числе и от работы в Консульском отделе Посольства СССР в Великобритании. Несмотря на то, что, проработав почти три года в должности исполняющей обязанности Третьего секретаря Посольства, многие стали прочить мне судьбу «второй Коллонтай». Оно и понятно: в моём ведении был приём посетителей! – ежедневные ответы на их письма, наследственные дела, некоторые вопросы, связанные с репатриацией бывших советских граждан, которые мечтали вернуться на Родину хотя бы для того, чтобы умереть и быть похороненными на родной земле.
6
Музы! – спустя несколько лет, во сне же, я увидела девять прелестных девушек, танцующих на ледяном поле огромной толщины над головой. Это сновидение сказало мне, что не скоро мне предстоит увидеть свои поэтические произведения опубликованными отдельной книгой. Так оно и случилось.
Сколько удивительных случаев подбросили мне эти годы работы в Консульском отделе Посольства! Расскажу об одном из них.
5
Спустя два года после того, как я приступила к работе в Консульском отделе Посольства, в моём кабинете зазвонил телефон. Подняв трубку, услышала от дежурного, что пришёл очередной посетитель, который требовал встречи с работником Консульского отдела.
Спускаясь со второго этажа на первый, где меня ждал посетитель, я видела внизу высокого роста англичанина средних лет, который с нескрываемым удивлением смотрел на меня: он явно не ожидал увидеть в лице дипломата женщину, да ещё такую молодую!..
Оказавшись рядом с ним, я вежливо поздоровалась, после чего попросила его пройти наверх, в мой кабинет, но он явно колебался: идти или не идти? Любопытство перебороло сомнения, и он, с видом человека, обречённого едва ли не на казнь, покорно последовал за мной. Когда мы вошли в кабинет, я предложила ему сесть, после чего поинтересовалась, что привело его в Консульский отдел Посольства СССР. Слегка волнуясь, он стал рассказывать:
«Видите ли, я страстный любитель путешествовать: перед тем, как поехать в Вашу страну, я объездил едва ли не весь мир. И вот, на пересечении границы, ваш таможенник стал допытываться у меня, сколько наличных денег я везу с собой. Я назвал сумму, совсем запамятовав при этом, что в разных карманах брюк, костюма и куртки у меня лежало ещё около восьмидесяти фунтов стерлингов (сумма значительная для того времени!). Когда это обнаружилось, деньги были изъяты у меня. С требованием разобраться в этом беспрецедентном поступке ваших таможенников и вернуть мне мои деньги, я и пришёл к Вам».