Тайны и Природа Поэзии
Шрифт:
Мой рассказ о внезапном преображении человеческого лица – его превращении в миниатюрное солнышко – может быть воспринят некоторыми читателями как вымысел. А не поверят этому чуду – не поверят и другим, тесно связанным с первым. Чтобы этого не произошло, остановлюсь на событиях того дня как можно подробней.
Утром я проснулась, по своему обыкновению, очень рано – в пять или шесть часов утра. Тщательно продумала свой дневной наряд: с момента приезда в Осло предстоящая поездка была нашим первым «выходом в свет» и мне не хотелось «ударить лицом в грязь». Я остановила свой выбор на батистовом платье с овальным вырезом на груди, купленным в дорогом лондонском магазине незадолго перед выездом
Одним словом, я выглядела в то утро так, как выглядела не так давно в Лондоне, направляясь на очередной светский приём.
По привычке, выработавшейся с раннего детства, едва переступив порог своего дома, обращала глаза к небу: с тем, чтобы запечатлеть в подсознании состояние небесного свода на тот момент! Осознание того, что небеса с раннего возраста заменяли мне средства массовой информации, пришло ко мне несколько десятилетий спустя, в начале 90-х годов. Это означает, что я с детских лет доверяла больше душе, чем глазам.
Точно так же я поступила и в то утро: как только переступила порог Посольского дома, в котором нас троих поселили на первых порах, до снятия квартиры или коттеджа под корпункт газеты, я подняла голову вверх и увидела, что небосвод был покрыт лёгкой полупрозрачной дымкой, напоминавшей тончайшей работы кружевную ткань. Поскольку я втайне надеялась и ждала, что в этот знаменательный для меня день будет светить ласковое солнышко, его отсутствие в небе сразу омрачило душу. Солнце с детских лет играло в моей жизни некую таинственную, на протяжении многих и многих лет не до конца понятную мне, но очень важную роль. Это подтвердил и дальнейший ход стремительно развивающихся после приезда в Осло событий.
До причала, где мы должны были сесть на паром, было с полчаса ходьбы. Но вот и он. Поскольку паром уже стоял, готовый к отплытию, мы купили билеты, взошли на палубу, прошли из начала в конец его довольно длинный салон и вышли на открытую корму: она была пустой.
Мы с облегчением вздохнули и поспешили занять три места справа от входа: дорога от Посольского дома до набережной была нам незнакомой, и мы изрядно устали. Когда пассажиры заполнили салон и корму, паром, плавно качнувшись, бесшумно отошёл от набережной и, развернувшись, взял курс на Бюгдой. Солнышка всё ещё не было, отчего все пассажиры, в том числе и мы втроём, сидели с грустно-печальными лицами. На дугообразной корме, помимо нас троих, разместилось с десятка два норвежцев разных возрастов: от мальчика шести или семи лет, сидящего на коленях отца прямо напротив меня, и до пожилой пары в самом углу справа от нас: обоим было под девяносто! – норвежцы наиболее стойкие долгожители в Европе. Этим они обязаны многократно возросшему с начала 1920-х гг. качеству жизни и высочайшего уровня внутренней и внешней культуре, не утраченной за прошедшие десятилетия. И это несмотря на пережитый ими в те годы страшный голод, когда треть населения вымерла, а другая треть эмигрировала в США и другие западные страны.
Но есть, на мой взгляд, ещё один фактор, обеспечивающий норвежцам долгожительство: оно есть результат их неколебимой веры в Бога и особого отношением к природе – как к святыне!
Едва паром отошёл от набережной, я обвела взглядом лица сидевших напротив меня норвежцев: на них было написано терпеливое ожидание встречи с солнышком.
И вдруг все, как один, заулыбались, отчего ещё минуту назад безжизненные человеческие маски мгновенно ожили, наполнились движением и светом: это в небе показалось долгожданное солнышко! Наши места оказались наиболее удачными: мы сидели лицом к востоку, прямо напротив солнышка.
В детстве я соревновалась иногда со сверстниками: кто дольше всех сможет выдержать взгляд светила? – и каждый раз выходила победителем.
Забыв про эти небезопасные для зрения детские игры, решила и на этот раз посоревноваться с ним. Но его сияние с каждой секундой становилось всё интенсивней и я, не выдержав состязания, сдалась – отвела глаза в сторону.
На безбрежную морскую гладь, на наш паром и всех нас, сидящих на открытой корме, водопадом низвергались солнечные потоки. Впечатление было такое, словно солнцу надоело блуждать по небу, и оно решило спуститься к нам. Радуясь солнечному свету, как радуются долгожданной встрече с очень близким, горячо любимым человеком, я подняла голову вверх, подставила лицо его лучам и, закрыв глаза, с упоением купалась в его сиянии, жадно поглощая при этом льющиеся с небес на землю солнечные потоки.
Минуты через две или три я открыла глаза. И… вздрогнула: взоры всех пассажиров были устремлены на меня.
«Что произошло?» – мысленно спросила я себя, не зная, что и подумать. Не находя ответа, инстинктивно подобралась внутренне и, выпрямив свой и без того прямой стан, устремила глаза прямо перед собой.
Пытаясь найти объяснение, я начала мысленно перебирать предметы своего туалета, решив, что только какая-то несуразность в одежде могла привлечь внимание норвежцев ко мне. Но всё должно было выглядеть безупречно! – я так долго и тщательно продумывала свой дневной наряд. То, что норвежцы смотрели не на мою одежду, а на лицо, ускользнуло от внимания.
Я терялась в догадках. Ни мужу, ни дочери, сидящим по обе стороны от меня, не было видно моего лица. Да им и в голову не могла прийти мысль повернуться ко мне и взглянуть прямо в лицо! Скованные, поэтому, как и я, внезапно разыгравшимся перед нами, почти театральным действом, устремив глаза в пространство прямо перед собой, мы с напряжением ожидали дальнейшего развития событий.
Сидевший напротив нас молодой мужчина с мальчиком шести или семи лет на коленях вдруг снимает сына с колен и, легонько подтолкнув в спину, направляет ко мне. Я ещё более смущаюсь: «Как мне поступить в данном случае? Что я скажу этому ребёнку? Ведь и двух слов не свяжу по-норвежски?» – проносится в голове. И вдруг слышу чёткий совет изнутри: «Поступи так, как подскажет тебе сердце». Ободрённая неожиданной поддержкой, я успокаиваюсь немного и, когда ребёнок уткнулся мне в колени, ласково обняла его за плечики, погладила по головке и отправила назад, к отцу.
Супружеской чете весьма преклонного возраста, которая сидела в самом углу справа от нас, не было видно моего лица. Поэтому, чтобы вынудить меня повернуть голову в их сторону, пожилая женщина быстро-быстро заговорила со мной по-норвежски. Повернувшись к ней, я вежливо, не перебивая, выслушала её довольно длинную речь. Когда же она замолчала, сказала ей по-английски, показав глазами на мужа и дочь, что мы из Советского Союза, что прилетели в Осло совсем недавно и по-норвежски, к сожалению, совсем ещё не говорим.
Установилась напряжённая тишина. Паром приближался к Бюгдою, а взоры всех пассажиров на корме были по-прежнему устремлены на мою особу. Погружённая в свои мысли, я опустила голову вниз и уставилась на палубу: мне было нестерпимо видеть такое количество глаз, устремлённых на меня! Спустя какое-то время я подняла голову и с облегчением вздохнула: норвежцы не смотрели больше в мою сторону – каждый был занят самим собой. Паром причалил к берегу, пропустив всех вперёд, мы вышли последними.