Тайны КремляСталин, Молотов, Берия, Маленков
Шрифт:
И отнюдь не только потому, что она являлась союзником Советского Союза по антигитлеровской коалиции, что в принципе исключало какое-либо давление на нее, прежде всего военное.
Причина проблематичности даже обычных консультаций с польским эмигрантским правительством крылась в твердой, категоричной позиции последнего в вопросе о восточной границе. Позиции, которую в немалой степени упрочило ничто иное, как советско-польское соглашение, подписанное премьер-министром В. Сикорским и послом И. М. Майским в присутствии Черчилля и Идена в Лондоне 30 июля 1941 года. Его первый, а потому и основополагающий пункт недвусмысленно гласил: «Правительство СССР признает советско-германские договоры 1939 года относительно территориальных перемен в Польше утратившими силу» [415] . Тем самым
415
Там же, т. I, с. 138.
Стремясь не просто достигнуть примирения, но и установить самые тесные дружественные отношения со своим соседом, оккупированным врагом, Кремль предпринимал все возможное. 14 августа — заключил с Польшей военное соглашение, предусматривавшее формирование на территории СССР польской армии, для чего правительству Владислава Сикорского предоставил заем в 300 млн. рублей и объявил амнистию всем польским гражданам, содержавшимся в заключении. 4 декабря — подписал совместную декларацию о дружбе, провозглашавшую, что оба государства будут вести войну до полной победы.
Однако все это ничуть не повлияло на настроения, господствовавшие в политических кругах польской эмиграции. Открытые антисоветские взгляды там были настолько сильны, что Сикорскому пришлось уже 30 января 1942 года подготовить циркуляр, призванный нейтрализовать влияние представителей санации. «Безответственные личности среди польского общества в Великобритании, — писал премьер-министр, — атаковали и все более атакуют польско-советское соглашение. Эти личности не брезгуют ничем, используя эмоциональный подход некоторых поляков к России, не останавливаясь перед разглашением тайных официальных документов, что может послужить только на руку Германии». А далее Владислав Сикорский не только осуждал, но и требовал: «Все польские граждане, независимо от своего личного отношения к Советской России, ее строю, политике и экономике, которые, заметим, обнаруживают немало положительных черт, должны быть, безусловно, подчинены польским национальным интересам. А они требуют по меньшей мере воздержаться от высказывания всяких недоброжелательных суждений о СССР» [416] .
416
Цит. по: Валихновский Т. У истоков борьбы с реакционным подпольем в Польше. 1944–1948. Киев, 1984, с. 71–72.
Между тем сам Сикорский, оказываясь во все большей изоляции и в самом правительстве, и в генералитете, вынужден был лавировать, открыто выступая сторонником нерушимости границ довоенной Польши. Попытался склонить к отказу от линии Керзона как этнического рубежа на востоке Черчилля. Не встретив понимания у британского премьера, генерал в марте 1942 года вылетел в Вашингтон, надеясь добиться поддержки со стороны администрации Рузвельта, но и там не добился успеха. Колебания же Сикорского, его попытка совместить несовместимое — сохранять дружественные отношения с Москвою, и противостоять ей в вопросе о границах — привели к трагическому результату. Его старый политический противник генерал В. Андерс, командующий формировавшейся в Советском Союзе польской армией, уже в марта 1942 года настоял на выводе на Ближний Восток отдельных подчиненных ему, наиболее боеспособных частей. А затем глубоко убежденный в скором и неизбежном поражении СССР, вынудил советское правительство 13 июля того же года согласиться на эвакуацию через Красноводск в Иран польской армии уже в полном составе. Тогда же прекратилось и только что наладившееся сотрудничество Армии краевой (АК), подпольных вооруженных сил на территории Польши, с командованием Красной Армии.
Теперь советско-польские отношения стали чисто формальными, но и такими они оставались недолго. После поражения в Сталинграде нацистская пропаганда решила использовать давно известный Берлину факт расстрела в Катыни польских генералов и офицеров. Надеялась с помощью широкой шумной огласки того добиться разрыва отношений, боевого союза СССР не только с Польшей, но и с Великобританией, США. Но провокация удалась лишь частично. 25 марта 1943 года Молотов вручил Тадеушу Ромеру, послу Польши, ноту, в которой в частности отмечалось:
«В то время, как народа Советского Союза, обливаясь кровью в тяжелой борьбе с гитлеровской Германией, напрягают все силы для разгрома общего врага русского и польского народов и всех свободолюбивых демократических стран, польское правительство в угоду тирании Гитлера наносит вероломный удар Советскому Союзу. Советскому правительству известно, что эта враждебная кампания против Советского Союза предпринята польским правительством для того, чтобы путем использования гитлеровской клеветнической фальшивки произвести нажим на советское правительство с целью вырвать у него территориальные уступки за счет Советской Украины, Советской Белоруссии и Советской Литвы…» Сочтя подобную позицию предельно враждебной, Молотов счел возможным и обоснованным объявить потому о разрыве дипломатических отношений между СССР и польским эмигрантским правительством [417] .
417
Внешняя политика… т. I, с. 347.
В создавшихся, не имевших прецедента, донельзя своеобразных условиях, советскому руководству оставалось лишь одно. Как можно скорее подыскать более надежного, покладистого партнера для предполагавшихся в будущем переговоров. Найти или создать политическую структуру, выступившую бы как общенациональную, обладающую не меньшей, нежели правительство Сикорского, легитимностью. А вместе с тем такую, которая, безусловно, признала бы линию Керзона как единственно приемлемую восточную границу освобожденной от оккупантов, возрожденной Польши.
События, последовавшие за разрывом дипломатических отношений с эмигрантским правительством, продемонстрировали, что он оказался неожиданным для Кремля, застал его врасплох. Москва в тот момент еще не располагала, как Великобритания и США для Франции выбором между генералами Жиро и де Голлем, необходимой альтернативной польской политической структурой, даже не была готова к ее созданию искусственно. Потому-то советское руководство вынуждено было поначалу использовать Союз польских Патриотов (СПП). Общественную организацию, созданную в январе 1943 года во главе с писательницей Вандой Василевской для исполнения весьма ограниченной роли — проведения просоветской пропаганды среди поляков, находившихся в СССР. Только поэтому СПП и пришлось выступить 6 мая формальным инициатором создания новых польских частей. Таких, которые бы боролись с врагом на советско-германском фронте, а при необходимости могли бы послужить и организующим центром для создания дружественной Советскому Союзу местной польской администрации.
Чтобы ни у кого не оставалось сомнений в политической ориентации СПП, формируемой «им» дивизии имени Костюшко, развернутой уже в августе в 1-й польский корпус, Союз выступил 16 июня 1943 года с декларацией. В ней же среди прочего выдвинул довольно прозрачный лозунг «За Польшу, сильную не захватом чужих земель», явно подразумевая спорные Виленщину, западные области Белоруссии и Украины, «но дружескими отношениями со всеми нашими союзниками», иными словами — не только с Лондоном и Вашингтоном, но и обязательно с Москвой [418] .
418
Материалы по истории польско-советских отношений (на польском и русском языках). (Далее — Материалы…), т. VII, Варшава, 1973, с. 438–442.
Но все это еще не могло нейтрализовать активность эмигрантского правительства, его попытки настоять на международном признании довоенных границ. Особенно сильно проявилось такое стремление осенью 1943 года, в канун созыва Московской конференции министров иностранных дел трех великих держав, призванной подготовить тегеранскую встречу на высшем уровне. Станислав Миколайчик, сменивший Сикорского, погибшего 4 июля в авиакатастрофе, на посту премьера, предпринял отчаянные усилия, чтобы добиться поддержки со стороны Великобритании и США своих территориальных притязаний. И хотя попытки эти не увенчались успехом, более того, привели к прямо обратному — признанию в Тегеране линии Керзона как основы советско-польской границы. Кремль вынужден был ускорить создание альтернативного правительства для Польши.