Тайны мира насекомых
Шрифт:
На безрыбье и рак — рыба. Мы сфотографировали наездников, скопившихся на освещенной стороне чашки. Увы, снимать больше было нечего, да и задерживать фотографа дольше было нельзя.
Я совершенно расстроился. Такого со мной еще не было: во всех наблюдениях удавалось всегда достичь хоть каких-нибудь результатов, как-то зафиксировать виденное и мало-мальски объяснить его. Обидно до слез: ведь было, было же это, было и почему-то кончилось. Но вот что упустил и не уловил момента, при котором мелиттобии разбежались от магнита, было уж совершенно непростительно. Нельзя было оставлять объект без наблюдения.
Ситуация походила на одну из тех неудач, которые я испытывал, будучи еще мальчишкой. Помню: тихонько подкрадываюсь к цветку, на котором сидит редчайшая бабочка, но взмах сачка, сделанный трясущейся от волнения рукой, оказывается преждевременным. В сетку сваливается тяжелая колючая голова чертополоха,
А то был у меня еще такой случай, это уже совсем недавно. Снял я с листка осины гусеницу бабочки-гарпии, или, иначе, вилохвоста. Личинки эти имеют сзади два длинных отростка, которые при опасности выставляют в виде рогов, чтобы испугать врага. Гусеница была как гусеница, но сзади под рожками был прикреплен поперек тела длинный овальный кокон. Он был довольно крупным, темно-бурым, явно сотканным из плотного шелка. Кокон — штука нередкая, но чтобы его носила сзади гусеница — такого не бывает! Ничего похожего я раньше не встречал и нигде о подобном не читал. Гусеница была совершенно целой, невредимой; груз, как по всему было видно, совершенно ей не мешал и был как-то очень удобно, ловко приторочен во впадине между рожками и задней парой ног, как будто бы эти гусеницы только и занимались тем, что таскали вот такие коконы. Самой гусенице кокон принадлежать никак не мог, для нее он был мал, да и вообще гусеницы (только взрослые) ткут кокон вокруг себя. Отверстий же в шелковом эллипсоиде не было, значит, внутри него находится кто-то другой.
Все известные насекомые-паразиты гусениц, питаясь живым хозяином (в этом случае жертва не парализуется, а живет нормальной жизнью), растут вместе с ним, но в конце концов неминуемо приводят хозяина к смерти. Гусеница гибнет прежде, чем выевшие ее изнутри паразитические личинки сделают себе коконы и окуклятся. Так развиваются многие наездники и мухи-тахины, признанные помощники лесовода и земледельца, гроза насекомых-вредителей. А тут извольте видеть: гусеница жива-здорова, но таскает при себе чей-то странный кокон. Нет, это что-то совершенно другое, необычное, таинственное.
Дома я зарисовал удивительную пару и поместил ее в банку. Что-то будет дальше? Положил туда на прокорм гусенице листья осины и... забыл закрыть. Гусеница уползла, утащив с собой таинственную ношу, и никакие самые тщательные поиски в лаборатории, за открытым ее окном, в других комнатах не дали никаких результатов. Только рисунок и остался, но тайна кокона так и осталась нераскрытой.
Однако же странно... Почему к концам только что поставленной на посудину злополучной подковки поползли некоторые наездники? Показалось? Вот еще одно крохотное насекомое из тех, что ползают снизу по крышке, повернулось головкой к магниту и, поведя усиками, двинулось прямехонько на южный полюс, за ним еще одно, еще и еще... Такая же картина у северного полюса; вот под стеклом напротив оконечностей магнита уже собрались небольшие кучки насекомых, которые все растут и растут; вот почти все остальные мелиттобии повернулись и поспешно, но уверенно шествуют именно сюда, к этим двум пунктам. С затаенным дыханием я смотрел на загадочную, непонятную, дивную картину притягивания мелиттобии магнитом. Теперь можно не паниковать: феномен повторяется, притягательные свойства, исчезнувшие в девять утра, начинают, как видно, нарастать к полудню. Интересно! Надо набраться хладнокровия и терпения и повнимательнее наблюдать. Загадка магнита будет разгадана.
О родословной мелиттобии и еще кое о чем
Полное видовое латинское название нашего наездничка — Мелиттобия акаста. Есть и другие виды мелиттобии, они тоже паразитируют на насекомых и тоже имеют свои особенные повадки. Чтобы знакомство ваше с мелиттобиями было более полным, не обойтись без официальных титулов, то есть названий более высоких категорий, к которым принадлежат наши героини. Итак, вид акаста, род мелиттобия, семейство эвлофиды, надсемейство хальциды, подотряд стебельчатобрюхие, отряд перепончатокрылые, класс насекомые. Громоздкость этих рангов и категорий — следствие не только большого числа видов насекомых, но и различных степеней взаимного их родства. Большинство читателей найдет здесь знакомых разве что в ранге подотряда: к стебельчатобрюхим перепончатокрылым относятся муравьи, пчелы, осы. Но вот кто такие хальциды и тем более эвлофиды, знают лишь немногие специалисты. Так что знакомство многих читателей с одной из эвлофид-мелиттобий, по всей вероятности, состоится впервые. Поэтому пока не наступила, развязка истории с магнитом, нелишне будет узнать об одном интереснейшем предположении ученых.
Исследователи приходят к выводу, что семейная жизнь мелиттобий кое в чем
В самом деле, жизнь мелиттобий очень отличается от жизни прочих наездников именно в муравьиную сторону. Во-первых, постоянный дом — гнездо, где воспитывается несколько поколений насекомых, правда, поначалу не свое, чужое, но все же в этом обиталище выводок мелиттобий «прописан постоянно». Во-вторых, самка отыскивает провизию, которой питается и сама, и кормит ею личинок. Не то чтобы кормит в полном смысле, личинки питаются в общем-то сами, но зато мать от них далеко не отходит, находясь неподалеку, в этом же гнезде. Это уже второй, более значительный шаг к муравьям. В-третьих, мамаша-мелиттобия живет и тогда, когда ее дети становятся крылатыми, причем дети не только первого, но даже второго и третьего поколений. До настоящей семьи здесь уже, как видите, совсем недалеко.
Есть и другие признаки, роднящие мелиттобий с муравьями, но останавливаться на них здесь мы не будем. Рискну добавить один штрих, чисто этологический, подмеченный мною как у мелиттобий-самочек, поселившихся в пчелином гнезде, так и у молодых муравьев-лазиусов и кампонотусов, впервые заложивших новое гнездо и ожидающих первое потомство. И у тех, и у других схожи многие привычки: характер движений, походка, неторопливость, и, если можно выразиться, склонность подолгу «задумываться», и некая отрешенность, отчего насекомое кажется таинственно-глубокомысленным.
...А между тем, ох, уж эти мне загадки! — к половине третьего пополудни мелиттобии опять расползлись от магнита.
Из дневника наблюдений
На всех своих шестиногих питомцев у меня заведены «досье» — папки, куда в хронологическом порядке складываются листки и даже клочки бумаги с записями и зарисовками наблюдений. Одни «досье» тощие (и таких большинство), это перегнутые вдвое странички с одним-двумя набросками и записями: наблюдения прекращены по случаю преждевременной (или своевременной) кончины какого-нибудь крохотного лесного аборигена, унесшего, так сказать, с собой все свои секреты.
Другие пачки потолще: было кое-что поинтереснее. Третьи (а таких всего несколько) распухли так, что содержимое выпирает из стандартной канцелярской папки, уже испещренной всякими обозначениями и наклейками, стало быть, от этой папки «отпочковались» другие и начали свою самостоятельную жизнь.
«Дело о мелиттобиях» тоже отделилось от «Жизнеописаний пчел-листорезов». Именно в гнезде этой дикой пчелы я и увидел впервые таинственного пигмея-наездника. Ячейки листорезов — цилиндрические стаканчики, сработанные пчелой из искусно свернутых обрезков листьев и плотно закрытые кругленькими дисками, также выкроенными из листа, наполняются медвяным тестом, в которое откладывается яичко. Так вот, в крышке одного из таких стаканчиков я и обнаружил проеденную кем-то маленькую дырочку. Сразу же вскрыл зеленый домик и не ошибся: кроме личинки пчелы, там находился крохотный незнакомец (тогда я еще не знал его имени). Он меня вовсе не испугался, а немного подождал, повел усиками, повернулся и невозмутимо отступил в глубину чужой квартиры, куда-то за толстую спину пчелиной личинки.
Квартирант оказался необычайно интересным. И во все последующие часы, когда, затаив дыхание, я наблюдал за крошками-мелиттобиями, испытывал высшее счастье натуралиста и исследователя — счастье общения с живой природой.
С вечера я начал эксперименты над своими таинственными питомцами и вел их почти до утра. И странное дело: насекомые то скоплялись под торцами магнита, то вовсе нет; тогда вместо магнита я клал на чашку Петри немагнитные предметы — пробки, склянки, бумажки. И тут подопечные мои преподносили новый сюрприз: скоплялись даже под бумажкой, притом в полной темноте, но тоже лишь иногда. Я менял условия эксперимента уже безо всякого плана, вконец запутавшись. А в восемь утра, когда ярко светило солнце и мелиттобии снова скопились под магнитом, я глянул на чашку и вдруг все понял. Ведь магнит-то нагрело солнце!