Тайны мира насекомых
Шрифт:
Вот и конец этой неспокойной ночи и всей магнитной истории, конец переживаниям, сомнениям и нелепым предположениям. Все встало на свои места, встало быстро и просто. Было, конечно, жаль, что совсем ни при чем оказались магнитные свойства этой подковки, попавшей утром под солнечные лучи и собиравшей к себе через прогретое стекло теплолюбивых насекомых.
Открытия не произошло. А я все равно был доволен: загадка, каковой она ни была, разгадана полностью, и это самое главное. Но, забегая вперед, к главе «Секрет пчелиного гнезда», не могу не похвалиться куда большей удачей: друзья-насекомые поведали мне такую тайну, перед которой померкли бы любые магнитные
Но пока прошу не торопиться, «вернемся к нашим баранам», то бишь к мелиттобиям: они того заслужили.
...Внимательный человек скажет: вот ты говоришь, что мелиттобии к теплу лезут. А как ты изволишь объяснить, что они собирались под магнит и днем, но когда солнце в это окно уже не попадало, и в полночь, да и не только под магнит, а даже под бумажку? Какое уж ночью от бумажки тепло?
Ответ, увы, прост. Перед тем как поставить магнит на чашку, я подолгу (а иногда и неподолгу) вертел его в руках, изменяя его ориентацию или просто раздумывая о феномене. Долго укладывал и черную бумажку, прогрев при этом пальцами участок стеклянной крышки вокруг клочка бумаги. Вот и все разгадки.
Ну, а откуда картина магнитного спектра из телец мелиттобии? Оттуда же — от тепла. Чуткие к теплу насекомые поворачивались головками к его источникам — концам подковки. Почему же мелиттобии столь чувствительны к теплу? Вероятно, ориентируясь на источник тепла, они разыскивают гнезда шмелей и пчел, нормальная температура в которых 30–37°С. Такое тепло необходимо для нормального развития шмелиных личинок. Горючим же служит мед. Перерабатывая, «пережигая» его в своих телах, шмели превращают химическую его энергию в тепловую. В результате вырабатывается большое количество калорий, что очень хорошо заметно в семьях шмелей, содержащихся в лаборатории.
Как только запас меда в гнезде шмелей иссякнет, температура внутри него быстро падает; подольешь горючего в кормушку, где уже в нетерпении толкутся несколько мохнатых истопников, ожидающих заправки, — через считанные минуты красный столбик градусника весело поползет вверх. Если одного из истопников в этот момент осторожно взять пальцами за бока, удивишься небывалому ощущению: насекомое на ощупь очень теплое. А когда в прохладный августовский утренник запустишь озябшую руку в недра шмелиной кочки, устроеннойгде-нибудь у подножия дерева в лесу, покажется, что окунул пальцы в горячую воду.
Так вот, скорее всего, излучаемое тепло — великолепнейший индикатор, термомаяк для самок мелиттобий, разыскивающих гнезда своих будущих жертв. А, может быть, они попросту озябли и им захотелось погреться. Наездники эти легко улавливают разницу в 1–2 градуса и чуют источник живого тепла на расстоянии многих метров.
Термотаксис — стремление двигаться к источнику тепла — оказался у мелиттобий очень своеобразным и тонким даже в таком грубом опыте. Я прикладывал палец к прохладной крышке сосуда всего на одну-две секунды, и через минуту здесь собиралась изрядная компания наездников, впоследствии медленно расползавшаяся вслед за растущей тепловой кляксой на стекле.
Моему знакомому фотографу, начавшему уже было посмеиваться над открывателем таинственных излучений, удалось сделать несколько убедительных снимков этого нехитрого опыта.
Едоки с причудами
Теперь, когда страсти вокруг магнита улеглись, пришла пора рассказать о других интересных сторонах жизни мелиттобий.
Меня как-то повергла в очередное недоумение следующая картина. Почти съеденная личинка пчелки-коллета (одиночные пчелы, живущие главным образом в земле; ячейки из тонкой пленки, похожей на целлофан) облеплена множеством личинок мелиттобий. Личиночки еще маленькие, недоростки, а от жертвы остались, так сказать, лишь рожки да ножки — желтый комочек тканей. Чем же будут питаться мелиттобиевы дети, которым нужно еще расти да расти? Их ведь не менее сотни. Ползать они не могут, лишь чуть шевелятся, весь их продовольственный резерв — только в той ячейке пчелы, где они появились на свет; моя же лабораторная компания лежала прямо на середине чистого дна стеклянной чашки.
Гляжу на другой день: жертва доедена, личинки осели на стекло, повторяя формой своего скопища бывшие контуры мясного пирога, чуть подросли. День третий: личинки на местах, медленно шевелятся — «кишат», подросли еще больше. День четвертый: личинки еще крупнее, но их стало явно меньше. День седьмой: личинки вполне взрослые, и их осталось десятка два.
А потом они все слегка преобразились, стали неподвижными и гладкими (стадия предкуколки) и уж затем превратились в куколок, похожих на крохотные статуэтки-амулеты из полупрозрачного мрамора или опала с вставленными по бокам головы рубиново-красными глазками.
Вы, конечно, догадались, что здесь произошло. Но произошло столь тихо, естественно, без всякого драматизма, что убеждаешься: это естественный, нужный процесс, необходимый для выживания вида, когда живое питательное вещество экономно и целесообразно переходит из одного организма в другой. Явление это, называемое каннибализмом, у насекомых нужная мера. Действительно, что стало бы с личинками наездников, лишенными пищи? Случилось бы только одно — все до одной они погибли бы.
Самочка мелиттобий засевает жертву яйцами очень обильно, по принципу «каши маслом не испортишь». Меньше яиц класть рискованно: небольшой несъеденный остаток жертвы загниет в тесной ячейке и загубит потомство наездника. Лучше не рисковать и наложить яиц «с подходом», и тогда вся куколка или личинка шмеля, пчелы, осы почти без остатка будет съедена.
Однажды я извлек из зараженного наездником гнезда большую увесистую куколку самки мохового шмеля. Под микроскопом она казалась как бы обсыпанной светлым бисером: по всем складкам ее покровов теснились кучки яиц мелиттобий. Куколку положил в отдельную чашку Петри, которую через некоторое время обмазал по краям пластилином, чтобы полностью исключить хотя бы единичные побеги будущих взрослых мелиттобий. Ждал я очень долго (несколько месяцев), пока все полчище наездников повзрослело и погибло из-за отсутствия новой пищи для себя (взрослые наездники друг друга не едят) и для будущего своего потомства. Я тщательно пересчитал трупы. Цифра оказалась громадной: одна куколка шмеля превратилась в 928 мелиттобий! Жертва была съедена дочиста, не обошлось и без каннибализма.