Тайны Парижа. Том 2
Шрифт:
— Уже так поздно?
— Господин капитан спит с девяти часов.
— Как? — удивился капитан. — Я заснул одетый.
Это замечание, которое он сделал самому себе, явилось как бы лучом света для него. Туман, застилавший его рассудок, прояснился, и он сразу вспомнил все: исчезновение шкатулки, драму, разыгравшуюся в комнате, где умерла
Марта де Шатенэ, странное желание Дамы в черной перчатке, которая захотела поселиться в комнате его покойной жены, и ее рассказ сегодня утром.
Он вспомнил страшное видение, о котором рассказала Дама в черной перчатке, когда, как она утверждала, ей явилась Марта и показала на шее знаки от пальцев… Холодный пот выступил на лбу у капитана, и он еще раз спросил себя, уж не известна ли этой женщине его ужасная тайна. Появление Жермена окончательно испугало его. Он взглянул на него с гневом, смешанным с ужасом.
— Что тебе здесь нужно, негодяй? — спросил он.
— Я камердинер господина капитана, — ответил на это совершенно хладнокровно Жермен.
— Я прогнал тебя…
— Простите! Память изменяет господину капитану.
— Изменяет?
— Не господин капитан прогнал меня, а я ушел по своей доброй воле.
— Укравши миллион.
— О, это совершенно побочное обстоятельство! — нахально заметил Жермен.
— Негодяй!
— Господин капитан поскупился: он обещал мне сто пятьдесят ливров пожизненного дохода, как верному и простоватому слуге, тогда как ему прекрасно было известно, что мое молчание стоило гораздо дороже. Господин капитан был недостаточно предусмотрителен, и потому я сам позаботился о себе.
Жермен улыбался добродушной улыбкой честного человека.
— Подлец! — прошептал капитан, дрожа под насмешливым взглядом лакея. Но Жермен нимало не обиделся этим эпитетом. Наоборот, он даже продолжал улыбаться и очень фамильярно уселся в кресло в двух шагах от постели.
— Послушайте, капитан, — начал он вполголоса, — теперь нас только двое, и никто нас не слышит… я только что оглядел коридор… так потолкуем серьезно.
— Что тебе нужно? — спросил капитан с жестом отвращения.
— Ах, Господи! — продолжал Жермен, вдруг становясь серьезным и внезапно изменив тон. — Вы напускаете на себя важность, которая, согласитесь, немного неуместна… когда мы одни.
— Нахал!
— Вы все еще думаете, что находитесь на военной службе, что вы прежний капитан Лемблен — человек безупречно честный и храбрый, прежний капитан Лемблен, которого ставили образцом справедливости и так далее, и так далее. Жермен расхохотался, в то время как мертвенная бледность покрыла лицо капитана.
— Но вы отлично знаете, — насмешливо продолжал лакей, — что люди иногда портятся, да и вы также сильно изменились.
— Молчи!
— Ах, черт возьми! Если вы не хотите, чтобы я напоминал вам о ваших грешках и что между нами не всегда существовали отношения господина и слуги, то будьте со мной вежливы.
Жермен сделал ударение на последнем слове.
— Чего тебе еще от меня нужно? — пробормотал капитан, раздражение которого сменилось чувством стыда.
Лицо слуги снова приняло добродушное выражение.
— Честное слово, дорогой барин, — сказал он, — я вовсе не хочу казаться лучше, чем я есть, но я замечаю, что вы составили себе обо мне прескверное мнение.
Принужденная улыбка скривила губы капитана.
— Нет, — продолжал Жермен, — я вовсе не хочу выставлять себя перед вами добродетельным человеком, при том же я добрый малый и привязан к вам больше, чем вы думаете…
Эти слова были сказаны даже с некоторым волнением, которое глубоко тронуло капитана. В том унижении и полном одиночестве, в которых находился капитан вследствие, угрызений совести, в том презрении к себе, которое не давало покоя этому несчастному, ему показалось, что сочувствие лакея явилось как бы утешением в его страданиях.
Он молча смотрел на Жермена.
— Право, — продолжал лакей, — нельзя прожить с человеком несколько лет без того, чтобы не полюбить его хоть немного, к тому же, видите ли, преступление связывает людей так же прочно, как и все остальное…
— Молчи! Молчи! — воскликнул капитан. — Ради всего святого, замолчи!
— Ну, ладно! — согласился Жермен. — Не будем больше говорить об этом. Что сделано, то сделано: что было, то прошло, и баста. Теперь, мой дорогой господин, позвольте мне сказать вам только одно: быть может, я поступил легкомысленно, украв шкатулку, но вы знаете, что случай родит вора… простите меня…
Дойдя вследствие угрызений совести и страданий до такого состояния нравственного озверения, в каком находился капитан, человек бывает иногда способен задавать самые наивные вопросы.
— Разве ты раскаялся, — спросил он, — и хочешь вернуть мне шкатулку?
— Как бы не так! — вскричал Жермен, который не мог удержаться от громкого взрыва смеха. — Вы неподражаемы, мой добрый барин. Правду говорят, что крайности сходятся, умные люди говорят глупости, старцы впадают в детство, и грех ведет к добродетели. Вы становитесь наивны, точно красная девушка, которая только что появилась на свет.
И Жермен со смеху катался в кресле.
— Разве люди, подобные нам, возвращают то, что раз взяли? — спросил он, продолжая смеяться.
— Так зачем же ты явился сюда? — спросил Жермена Гектор Лемблен смешавшись.
— Я пришел повидаться с вами.
— Неужели?
— Повидаться и дать вам добрый совет. Видите ли, я уже говорил вам, что люблю вас, мой дорогой капитан, и хоть я поставил себя в такие условия, что больше не нуждаюсь, но позвольте мне сказать вам еще раз, что я скучал без вас.
— Благодарю, — пробормотал Гектор Лемблен, против воли впадая снова в презрительный тон.
Жермен, по-видимому, не обратил на это внимания и продолжал:
— Я пришел оказать вам покровительство.
— Ты?
— Я.
— Да это верх наглости!
— Скажите лучше, верх доброты с моей стороны, потому что — честное слово! — вы не заслуживаете той привязанности, которую я питаю к вам. Ну что ж, все равно! Я хочу быть благородным и великодушным, хочу оказать вам услугу без вашего спроса.
— Что значат твои слова?
— Я хочу доказать, что вас обманывают.
— Но… кто?
Капитан задал этот вопрос, весь дрожа.
— Гм, да «эта дама», черт возьми! — ваша будущая жена.