Тайны погибших кораблей (От 'Императрицы Марии' до 'Курска')
Шрифт:
В начале новых суток в бухте рванул взрыв, от которого вылетели стекла в наших корпусах. Я кинулся на госпитальный причал и увидел невдалеке притонувший линкор "Новороссийск", освещенный прожекторами кораблей. Вскоре стали поступать раненые. В операционной работал хирург Николай Кондратьев, который почти сутки не отходил от окровавленного стола, пока его самого не вывели в полуобморочном состоянии..."
Бывший командир 4-й башни главного калибра капитан
3-го paнга в отставке Владимир Николаевич Замуриев продолжает этот печальный рассказ в объемистом письме, присланном из Новороссийска. Он навсегда остался в городе,
"Наша команда, одетая в химкомплекты, должна была выгружать погибших и укладывать их в складах на Инженерной пристани. Там же, в конце длинного помещения, были складированы около тысячи гробов увеличенного размера. Мы работали по 4-10 часов. Я доставал из карманов документы, зачитывал фамилии, а матрос, сопровождавший меня, записывал их в журнал. Если документов не оказывалось, я разрезал большими ножницами робу и искал подписи на тельняшках...
Затем стелили в гроб простыню, укладывали тело погибшего, накрывали его другой простыней и заколачивали крышку с прибитой новенькой бескозыркой. Помечали гроб регистрационным номером и приступали к следующему.
В тот день мы отправили на Братское кладбище 220 гробов. Их возили 6 автомашин, но порой и они не успевали со своими траурными рейсами.
На второй или третий день были организованы похороны 42 человек на городском кладбище Коммунаров. Гробы с телами погибших были вывезены ночью и уложены в братскую могилу. Могила была открыта. Наутро весь оставшийся в живых экипаж был выстроен по подразделениям в колонну по четыре - всего около 1200 человек - и во главе с командиром капитаном 1-го ранга Кухтой, старшим помощником капитаном 2-го ранга Хуршудовым и замполитом капитаном 2-го ранга Шестаком направился на похороны. Колонна получилась длинная: если голова ее втягивалась в улицу Адмирала Октябрьского, то хвост был по другую сторону площади Революции - где-то у комендатуры. Горожане смотрели на нас поначалу с недоверием: ходили слухи, что, мол, экипаж погиб почти весь и что в колонну набрали подставных лиц... Ох уж эти слухи! Но вскоре многие стали узнавать в наших рядах своих знакомых, родственников, да и потом линкоровцы всегда выделялись ростом - ниже 175 сантиметров не брали. В общем, поверили и пошли следом.
Перед преданием тел земле был митинг. Мне запомнилось выступление помощника командира капитана 2-го ранга Зосимы Григорьевича Сербулова. Не скрывая слез, говорил он, как горько хоронить матросов, погибших не на войне, а в мирное время...
Он, прошедший всю войну на действующем флоте, не раз смотревший смерти в глаза, плакал по матросам, как по родным детям...
Позже было признано, что похороны организовали неправильно. Нужно было гробы открыть и переносить их на руках. А так снова поползли слухи, что в гробы клали по полчеловека. На самом деле только в два гроба были уложены останки четырех матросов, точнее, то, что от них осталось.
Мне пришлось выполнять еще одну нелегкую работу. Вместе с замполитом нашего дивизиона М.В. Ямпольским мы собирали адреса погибших и писали похоронки. Писали и письма родственникам - в день по 30-50 писем. Где-то через неделю нам разрешили сообщать в этих письмах, что все-таки произошло. Писали примерно так: "29 октября в 1 час 30 минут под линкором "Новороссийск", на котором служил Ваш сын, произошел взрыв. Корабль перевернулся и затонул, поэтому мы не можем переслать Вам его личные вещи на
Посмертно Ваш сын представлен к правительственной награде - ордену Красной Звезды".
Если были известны какие-либо подробности о службе и гибели сына, сообщали и их. Затем подробно разъясняли, какие льготы имеет семья погибшего: получение жилья в трехмесячный срок, на денежное пособие и прочее... Писали в военкоматы с просьбой оказывать помощь семьям "новороссийцев".
Ответные письма приходили нам мешками... Были среди них такие, какое прислала одна девушка: "Ты оказался подлецом. Обещал писать, а сам... и т. д.". Пришлось и ей написать, хотя она и не считалась близкой родственницей. Потом пришло слезное извинение.
Мы старались, чтобы никто из пострадавших "новороссийцев" не остался без внимания. В моей башне служил старший матрос - помощник замочного правого орудия. В момент взрыва он стоял с карабином на посту у гюйса, в носовой части линкора. Ударной волной его выбросило за борт. По счастью, он остался жив. Подплыл к якорь-цепи и стал звать на помощь. При этом оружие не выпустил из рук. Вахтенный офицер тут же выслал за ним баркас. Матрос сдал карабин, и его переправили в госпиталь, где поставили суровый диагноз - тяжелое сотрясение мозга. Дали ему 2-ю группу инвалидности (160 рублей в старом исчислении). Но матрос не захотел оформляться, боялся, что ему с такими документами откажут в приемной комиссии института. Тогда мы сделали запрос и убедили парня, что его примут и с инвалидностью.
Наконец, последнее, чем мне пришлось заниматься в связи с "Новороссийском", - это оформление наградных листов. Для этой цели отрядили группу офицеров в пять человек во главе с командиром артиллерийской боевой части (БЧ-2) капитаном 3-го ранга Ф.И. Тресковским. Работали мы три дня, точнее, трое суток, так как рабочий день заканчивался в 2-3 часа ночи. Наградные листы были написали на всех погибших, на шестерых спасателей-водолазов и на девять человек, спасенных из корпуса опрокинувшегося корабля (семеро из электростанции и двое из кубрика № 31).
Постановлением Совета Министров СССР от 5 декабря 1955 года, было указано назначать офицеров-"новороссийцев" на повышенные должности...
Простите, писать больше не могу. Очень тяжело вспоминать..."
Глава пятая
"КОГДА Я ДОЛЖЕН БЫЛ ДАТЬ КОМАНДУ?"
Правительственная комиссия во главе с заместителем Председателя Совета Министров СССР В.А. Малышевым тщательно изучила все обстоятельства гибели линкора "Новороссийск", пришла к выводу, что экипаж корабля во взрыве не виновен, более того, матросы, мичманы, офицеры, спасая корабль, проявили подлинный героизм, высочайшую верность воинскому долгу, самопожертвование.
Наиболее вероятной причиной взрыва эксперты признали немецкую донную мину с прибором кратности, приостановившим на время свою работу и ожившим после того, как линкор задел мину якорем. Дело в другом: почему не удалось спасти подорванный линкор от опрокидывания? Можно ли было предотвратить его? Почему спустя два с лишним часа после взрыва людей погибло вдвое больше, чем погубил их сам взрыв?
Все эти вопросы стояли перед комиссией, и она строго спрашивала с тех, кто держал перед нею ответ.