Тайны погибших кораблей (От 'Императрицы Марии' до 'Курска')
Шрифт:
Должностные лица, в чьем ведении находился корабль, от командира линкора до Главнокомандующего Военно-Морским Флотом СССР, понесли наказания в меру их упущений по службе. Командир отвечает за все. Согласно этой суровой, но справедливой формуле были сняты с должности и понижены в воинских званиях командир "Новороссийска" капитан 1-го ранга А.П. Кухта, врио командующего Черноморским флотом вице-адмирал В.А. Пархоменко. Отстранен от руководства военно-морскими силами страны и понижен сразу на две ступени в звании - из Адмиралов Флота Советского Союза в вице-адмиралы - Главнокомандующий
Среди моряков до недавнего времени шли толки о том, насколько справедливо обошлись с бывшим наркомом (потом министром) ВМФ, под водительством которого флот страны воевал - и как воевал!
– четыре долгих года войны.
Только в июле 1988 года Президиум Верховного Совета СССР восстановил вице-адмирала Николая Герасимовича Кузнецова в прежнем воинском звании Адмирала Флота Советского Союза, сняв с него посмертно вину за гибель "Новороссийска". В честь этого замечательного флотоводца был назван самый большой корабль нашего флота - первый за всю историю России авианосец.
Однако самый главный спрос был с вице-адмирала Пархоменко. Мое мнение об этом человеке складывалось весьма непросто.
Молва рисовала комфлота человеком крутым и жестоким, эдаким беспощадным "волевиком", для которого судьба "железа" (корабля) была важнее судьбы людей (матросов), который из страха перед высоким начальством побоялся отдать приказ покинуть линкор до опрокидывания.
Говорили, что ему все сошло с рук, потому что он сын героя Гражданской войны Александра Пархоменко.
Кто-то слышал, как на предложение временного командира линкора старпома Хуршудова дать задний ход и подойти как можно ближе к Госпитальной стенке адмирал ответил: "Винты погнем..."
Кто-то слышал, что на предложение покинуть гибнущий линкор он закричал: "Застрелю!.."
В этого человека легко бросить камень, ибо с него главный спрос за гибель линкора. Он фактически командовал Черноморским флотом, он лично руководил борьбой за спасение "Новороссийска". На его голову посыпались проклятия вдов и матерей погибших моряков. Страшное бремя.
– Почему вы не отдали приказ о спасении людей?
– спрашивал его председатель Государственной комиссии по расследованию причин и обстоятельств гибели "Новороссийска".
– Почему?..
Пархоменко сняли с должности комфлота, разжаловали в контрадмиралы, отправили на Дальний Восток.
Имя его предано забвению. Нет его в музеях в хронологическом перечне командующих Черноморским флотом, нет его и в историко-обзорной монографии "Краснознаменный Черноморский флот". И только в относительно недавно вышедшей "Боевой летописи ВМФ" в именном указателе прорвалось единственное упоминание его фамилии:
В.А. Пархоменко (эсминец "Беспощадный")...
"Не могу слушать эту песню..."
Взрывная волна авиабомбы, угодившей в эсминец, швырнула командира с мостика далеко за борт вместе с биноклем. Тяжелый кожаный реглан сразу же потянул вниз... Сбросил его, китель, брюки, ботинки... Эсминец уходил в воду свечой - кормой кверху...
В набеговую операцию на Феодосию они вышли втроем: лидер "Харьков",
В тот день у пикирующих бомбардировщиков была пожива. Как ни огрызались эсминцы огнем, бомбы легли точно. Все три корабля затонули один за другим. Три огромных мазутных пятна - в них барахтались те, кто не ушел сразу на дно... Дольше всех торчала из воды корма "Беспощадного". Но и из нее выходила "воздушная подушка", она погружалась...
Потом, спустя лет сорок, ведущий телепрограммы клуба "Победители" спросит высокого худощавого старика в вице-адмиральских погонах: "Что вам запомнилось больше всего из минувшей войны?" Пархоменко ответит: "Мотив песни "Раскинулось море широко"... Не могу слушать эту песню..."
Когда, держась на волнах по-осеннему холодного моря, он услышал поющие голоса, ему показалось, что начинается бред. Потом увидел пять-шесть матросов с "Беспощадного", поддерживая в воде друг друга за плечи, пели, глядя на погружающийся эсминец: "...И волны бушуют вдали..."
Надежды на спасение не было никакой. Слишком далеко свои берега. Пархоменко ухватился за деревянный ящик из-под 37-миллиметровых снарядов. Ящик держал на плаву только руки, стоило лишь чуть налечь на него, как он тут же начинал тонуть. Холод сводил ноги, плечи. Пархоменко пожалел о сброшенных брюках и кителе - все-таки грели бы. На счастье, попалась распластанная на воде матросская шинель. Изловчившись и нахлебавшись воды, всунул руки в рукава... На ящике он продержался всю ночь. К утру волны притихли, и взгляду открылась безрадостная картина: из сотен спасшихся вчера моряков теперь держались на плаву едва ли полтора десятка. Усталость и холод сделали свое дело.
Даже в летнюю жару заядлые купальщики, проведя в море час, вылезают на берег слегка посиневшими. А тут пятнадцать часов в осенней воде... Остыло все - надежды на случайный корабль, разум, строивший еще поначалу какие-то штурманские прикидки, остыла кровь, тело, лишь слепая яростная воля, презревшая рассудок и веру, держала его на плаву вместе с набрякшим деревом тяжелеющего ящика. И вдруг самолет. Летающая лодка - морской ближний разведчик - кружила над местом гибели трех эсминцев. На крыльях алели звезды. Наш!
Во все остальное верилось как в чудо, как в бабкины рассказы об ангелах-спасителях. Самолет сел на воду и подрулил поближе, стараясь не задеть поплавками деревянные обломки...
"Брать буду только командиров кораблей!
– прокричал летчик.
– Не обессудьте, братцы! Командованию нужно выяснить обстановку".
Летчик не сразу поверил, что человек в матросской шинели, черный от мазута и холода, - капитан 3-го ранга, командир "Беспощадного".
Люди плыли к самолету из последних сил, невзирая на предупреждения летчика. В тесный дюралевый ковчег набилось человек десять.