Тайны погибших кораблей (От 'Императрицы Марии' до 'Курска')

Черкашин Николай Андреевич

Вот так нас оказалось семь человек. Ощупали друг друга, вроде все целы. Что делать? Кто-то - то ли Литвин, то ли я - вспомнил, что где-то здесь, в районе 4-й электростанции, проходят трубы водоотливной системы (изучали, когда пришли на корабль). Раз есть труба, значит, она должна выйти за борт, а раз за борт, то при ее монтаже должны остаться люки. Сориентировались, нашли инструмент, нашли первый люк, прошли первое ложное дно, наткнулись на широкую трубу, миллиметров 400, пролезли сквозь нее, нащупали второй люк, прошли второе ложное дно, труба уперлась в глухую обшивку,

люков больше нет, значит, это днище, подумали мы. Отдали гайки на фланцах, вдруг - свист воздуха, и сразу стало давить на уши, начала подниматься вода. Это стравливалась воздушная подушка. Быстро поставили гайки на место, задраили их и стали стучать по дну. В ответ услышали удары из румпельного отделения: наверное, такие же, как мы, попали в ловушку. Дышать стало очень трудно, не хватало кислорода, хотелось спать.

Прошло какое-то время, услышали сильный удар сверху, потом еще и еще, - это нас взбодрило, мы застучали громче. Запели: "Наверх вы, товарищи, все по местам..." О нас знают, нас спасут! Через некоторое время я почувствовал запах горелого металла, глянул наверх, увидел в щель сквозь дым небо. "Ребята, небо! Спасены!!!"

Часов в 10 утра моряки спасательного судна "Бештау" услышали в корме линкора громкие стуки. Капитан-лейтенант Малахов вырезал электрокислородным резаком квадратное отверстие, из корпуса вышли семь матросов-электриков. Это была группа Литвина - Воронкова.

– Я тут же дал семафор: "Отделение электриков вышло из корпуса", продолжал свой рассказ командир "Карабаха".
– На приунывшем было берегу оживились. Первым примчался ко мне замкомфлота по строевой части контр-адмирал Еремеев:

"Срочно резать!"

Стали резать. Но стуки из корпуса, едва делали первую прорезь, быстро прекращались. Должно быть, выходила воздушная подушка. А однажды из прорези пошел мазут, грозя пожаром...

Дочитаем же письмо Воронкова:

"Последнее, что я услышал, - это спросили сверху:

– Еще кто-нибудь там есть?

Меня буквально выкинуло из могилы, и я очутился на шлюпке.

Командир шлюпки, гребцы и мы все плакали от радости. Один из нашей семерки спросил:

– И часто у вас такое бывает?

Он, наверное, думал, что это было учение. До меня самого все дошло только через несколько дней, когда я осознал наконец: а ведь могли и погибнуть.

Ну, все остальное как во сне... На берегу нас, "новорожденных", встречал, наверное, весь Севастополь. Было очень много народа, плакали от радости, а кто от горя и отчаяния.

Нас поместили в казарму Севастопольского экипажа. Были ночные допросы следователей, был концерт артистов из Москвы. Приезжали члены правительства. Потом состоялись похороны - первые - в городе. В землю опустили 149 гробов. Собрался большой траурный митинг, и опять слезы.

Остальных похоронили на Северной стороне. Через несколько дней остатки экипажа построили и зачитали ходатайство командования о представлении "новороссийцев" к правительственным наградам. Среди прочих был и я".

Но оставим до времени отважную семерку и вернемся в домик на Керченской. В наш разговор вступил сын командира "Карабаха" -

капитан 2-го ранга инженер Александр Константинович Ковалюков-младший:

– Я был мальчишкой, но детская память помнит все... Ночью заголосила соседка: "Новороссийск", "Новороссийск". Маме кричали с улицы, что "Новороссийск" опрокинулся и утащил за собой папин буксир. Полуодетые, мы бросились на Хрусталку*. Я выпросил у кого-то бинокль и разглядел силуэт "Карабаха". Папа был жив...

Я с уважением смотрю на флотские погоны Александра. Он стал моряком, несмотря на то что на его глазах разыгралась одна из ужаснейших морских трагедий. Судьба линкора не устрашила его, он выбрал рисковую долю подводника.

– В нашей 4-й школе учился юнга с "Новороссийска", - рассказывает Ковалюков-младший.
– На уроки в класс его приводил матрос. Мы всегда смотрели на юнгу с некоторой завистью, хоть он и был сирота. Слишком красиво сидела на нем хорошо подогнанная под мальчишеские плечи морская форма...

При опрокидывании линкора юнга спасся. И сразу же прибежал в школу. Вид у него был такой, что и сейчас сердце сжимается. Лишившись корабля, парнишка осиротел во второй раз. Мы звали его к себе, он жил у нас по очереди... Ладно, батя, прости, что перебил.

Константин Семенович тяжело вздохнул:

– Стоим мы у перевернутого "Новороссийска", и вдруг на "Карабах" прибывает майор-особист. Так, мол, и так, почему вы, товарищ Ковалюков, не выполнили приказ комфлота о буксировке линкора? Я стал объяснять, что мы буксировали, но другим способом... А майор свое гнет, и так получается, что "Новороссийск" именно потому и опрокинулся, что я проявил самоуправство и переиначил приказ Пархоменко. Ну, переиначил, каюсь, но так ведь я ж его на грамотный лад переиначил, сделал так, как положено, а не как сгоряча крикнули. Майор слушать ничего не хочет, переписывает из вахтенного журнала мои команды в свой протокол. Спрашиваю:

– Ну и что ж мне теперь делать?

– Пока оставайтесь на мостике.

– Суд-то хоть будет?

– Суд будет.

Пообещал и уехал. Остался я в таком настроении - хоть стреляйся. А тут новый приказ: поднимать с грунта трупы. И делать это было велено ночью. Днем водолаз обследовал дно, находил тела погибших, подвязывал кончик за поясной ремень, а мы тот кончик крепили к борту, чтобы поднять, когда стемнеет. К вечеру весь борт был в кончиках. Жутко смотреть.

Ночью подошла десантная баржа, и мы стали поднимать тела и перегружать их на борт баржи. Потом их переправили на Инженерную пристань. Затем следующую партию.

Был у нас водолаз-осетин, из студентов. Под воду не идет - ну никак. Мертвецов боится. Вызвал я его, поговорили по-душевному.

"Не могу я!" - "А как же другие? У них что? Нервы из проволоки?" В общем, уговорил. "Только вы, товарищ командир, со мною на связи будьте". "Добро".

Ушел он под воду, выполнил все, что надо, поднимается, снимает на трапе феску с головы - я так и ахнул: волосы седые, все как один. Не думал я, что можно вот так враз поседеть...

Вызывают меня на Правительственную комиссию. Малышев: