Тайны полуночи
Шрифт:
Эвери обрадованно подхватил:
— Да, она умница, и ловкая: всему может научиться, если захочет. В пансионе у нее были прекрасные отметки. Там даже считали, что она может стать учительницей, но Анна предпочла вернуться ко мне. Она не боится трудностей, ей все по плечу.
— Вот как? — заметил проводник, поощряя разговорчивость Чарльза Эвери и надеясь, что тот случайно проговорится о чем-нибудь важном для Стива.
Чарльз продолжал нахваливать Джинни, которой искренне желал добра; кроме того, если она сойдется с молодым человеком, его можно будет использовать: Чарльзу понадобится его покровительство и помощь.
— Да, — возразил Стив, — она неглупа и ловка, но временами на нее нападает рассеянность.
— Она мне говорила, что вы бранили ее.
Стив промолчал и не извинился перед Эвери за то, что бранил его дочь, но тот продолжил разговор об Анне:
— Я говорил ей, что вы правы, и она дала слово быть внимательной, а она держит свое слово. — Чарльз помолчал, потом сказал доверительно: — Ее можно понять: расскажу вам по секрету, что в ее жизни только что случилось большое горе — она потеряла лучшую подругу. Та скончалась на ее руках. Поэтому я не сразу взял Анну в лагерь — решил, что, живя уединенно, с моей сестрой, она скорее оправится от потери. Только, пожалуйста, не давайте ей понять, что я вам рассказал об этом. Она гордая девушка. Мы были в разлуке шесть лет, и за эти годы она потеряла дом, любимые вещи, война разрушила все, что она помнила и любила. На Западе она придет в себя — поможет перемена жизни, новая обстановка, но пока ей трудно. Теперь вы понимаете?
Помогая Чарльзу устанавливать клетки с цыплятами, Стив медленно кивнул. Да, он мог это понять — он сам испытал потерю лучшего друга и родного дома, испытал и еще многое. Теперь он понимал, почему Анна плакала ночью в фургоне, понимал и печальную задумчивость, которая внезапно охватывала ее. Он сожалел о своих подозрениях, о резкости в обращении с Анной, такой ранимой. Удивительно, что она не возненавидела его. Если бы она ему доверилась, рассказала о себе! Теперь он вспомнил, что она пыталась, но это был смутный намек, и он ее не понял.
Потеряла лучшую подругу. Но подруга умерла, а его лучший друг был убит, а потом… Не надо вспоминать — он отомстил за все, хладнокровный убийца наказан. Теперь он не должен отвлекаться на воспоминания, пока не выполнит свою задачу. Он…
— Спасибо, Стив, мы с вами хорошо укрепили эти корзины, — сказал Чарльз Эвери. — Вы обещаете мне не говорить Анне, что я вам рассказал о ней?
— Слово чести, сэр!
— Это самое ценное, что человек имеет и может дать другому.
— Да, но мы, южане, и это потеряли. Мы клялись сохранить свои дома, семьи, друзей, имущество — и не могли сдержать свои клятвы.
— Да, важнее всего сохранить свою гордость. Янки не позволили нам этого — они унизили нас, растоптали в нас чувство собственного достоинства.
Стив слушал внимательно, не упуская ни слова.
— Но я не вижу, сэр, что можно сделать, пока они не будут вести себя иначе.
— Боюсь, что вы правы, Стив, но это чувство унижения у меня словно кость в горле!
— Я тоже так чувствую, сэр, но вы согласились, что сделать-то мы ничего не можем. Правда, некоторые думают иначе.
— Кого вы имеете в виду? — встревоженно спросил Чарльз.
Стив продолжал нарочито небрежным тоном:
— О, тут вчера болтали у костра о Клане, о том, что они делают. Иные думают, что они вправе применять насилие.
— А вы сами как думаете?
Стив сделал вид, что обдумывает ответ, пожал плечами и сказал:
— Я еще не знаю, что думать о Клане, сэр. Нельзя доверять всему, что слышишь или читаешь, и я не уверен, правда ли все то, в чем Клан обвиняют.
— А вы бы присоединились к тем, кто хочет покарать людей, причинивших нам страдания и продолжающих унижать нас?
Стив снова притворился, что раздумывает над вопросом Эвери, потом сказал нерешительно:
— Честно говоря, не могу ответить ни да, ни нет. Ведь я никогда не общался с членами Клана и правды о них не знаю.
— Правда — то, что они хорошие, честные люди, которые защищают своих друзей и семьи и то немногое, что у них осталось после войны.
— Ну а линчевания, поджоги и грабежи, в которых их обвиняют?
— Я не считаю, что они поступают хуже, чем эти мародеры из армии Шермана, которые выжгли, как лесной огонь, нашу Джорджию.
— Но разве Клан не нападает на невинных людей?
— Я читал и слышал, что они нападают на саквояжников, скалавагов, отставных офицеров, членов Лояльной Лиги и мятежных негров, а это вовсе не невинные люди, — убежденно сказал Чарльз.
— И все-таки, имеют ли они право мстить так жестоко? Они могут ошибиться и убить невинного, могут действовать необузданно.
— Как можно сказать, что справедливо, а что нет, когда речь идет о войне, ненависти, отмщении, правосудии? Если бы в стране воцарилось право и суды не защищали бы только янки, то и нужды не было бы в таких тайных обществах, как…
Они увидели Джинни, подходившую к фургону, и разговор прервался.
Джинни посмотрела на седеющего высокого человека, обняла его и ласково сказала:
— Отец…
— Хорошо, что мы снова вместе, дочка… Стив мне тут рассказывал про твою учебу… А я в пути погляжу, каких ты достигла успехов… — Он положил руку ей на плечо.
— Трудно было, отец, но мы все одолели.
— Ну, я оставлю вас, — сказал Стив, — до свидания.
Когда он отошел, Чарльз сказал Анне:
— Ты этому парню нравишься, дочка…
— Как, он сказал тебе? — вскинулась Джинни.
— Не напрямик, но он явно улещал отца, чтобы приблизиться к дочери.
— А все-таки, что он обо мне сказал?
— Да немного, что ты хорошо работала эту неделю.
— Что-то не верится, его комплименты всегда с подвохом.
Чарльз улыбнулся.
— Знаешь, влюбленные парни — пугливый народ, опасаются не с того бока подойти к девушке. Боятся, что ухаживают не так, как надо, вот и грубят иногда.
— Ухаживать? — засмеялась Джинни. — Воображаю, как такой грубиян и убежденный мужчина-одиночка, как Стив Карр, явится ко мне вечером с букетом и пригласит на прогулку при лунном свете!